Эндрю Николл - Добрый мэр

— Ну, вам не помешало бы немножко поправиться. В любом случае, господина Гильома вы догоните еще не скоро.

— Да уж. Но сейчас мне что-то не хочется десерта. Уверен, Мама Чезаре кладет нам особенно большие порции, чтобы показать, что мы ее любимые клиенты. А вы закажите что-нибудь, если хотите.

— Нет, я тоже наелась. Приготовлю вам кофе в Ратуше.

Когда Тибо подошел к стойке, чтобы расплатиться, Мама Чезаре вышла из-за сияющей кофейной машины, заулыбалась, закивала и стала рассказывать, как ей приятно их видеть и как мило с их стороны, что они заходят, и как хорошо они выглядят. Потом она поманила Агату поближе к себе, и Тибо вежливо отошел к двери, чтобы не слышать, о чем они говорят.

— Приходи ко мне в гости поскорее, — сказала Мама Чезаре. — Приходи сегодня вечером.

— Сегодня я не могу, — ответила Агата. Это была неправда. Она вполне могла прийти. У нее не было никаких причин оставаться дома. Однако в настойчивости Мамы Чезаре было что-то такое, от чего Агате хотелось проявить непокорность.

— Тогда приходи, когда сможешь. Приходи поскорее.

От этих слов Агате стало грустно и стыдно.

— Я приду. Скоро приду, — сказала она.

Они шли рука об руку по Замковой улице, запруженной выбравшимися в поход по магазинам домохозяйками и служащими, возвращающимися после обеда на работу.

— Надеюсь, вам понравилась книга, — сказал Тибо.

— Я уже люблю эту книгу.

Это слово! Оно прорезало гомон толпы, словно звон монет или рев младенца. Это было всего лишь слово — слово, произнесенное на людной улице, но оно заслуживало большего, чем «эту книгу». Оно заслуживало того, чтобы за ним следовало меньше звуков. После него должно было стоять одно слово, а не два.

— Я люблю эту книгу, — повторила Агата. Только так можно было заглушить звон этого слова.

— Мне тоже понравилась ваша книжка.

Она удивленно посмотрела на него, ожидая продолжения.

— Ваша книжка. Записная. Та, в которой ваш дом.

— А!

— Она очень милая.

— Да, действительно. — В голосе Агаты почему-то слышалась нотка разочарования. — Я ношу с собой целый дом, а в нем — лотерейные билеты. Иногда достаю, чтобы посмотреть на них. Грею о них руки. Это словно маленький лучик надежды, спрятанный в моей сумочке.

Если Тибо и почувствовал, сколько печали было в этих словах, он никак этого не показал. Он сказал:

— Когда вы показывали мне эту книжку, вы сказали, что хотите поделиться со мной. И мне хотелось бы, если позволите, разделить ее с вами. Внести свой вклад. Находить вещи, которые вам нравятся, и помогать вам обустраивать ваш дом — пока вы не выиграете в лотерею и не приобретете его на самом деле. Если вы не против.

— Я не против, — сказала Агата. Они как раз дошли до площади.

~~~

После этого жизнь стала состоять главным образом из обедов. Утренние часы они проводили в ожидании обеденного перерыва, а после него смеялись, вспоминая то, над чем смялись за столом. А за столом они всегда смеялись и говорили обо всем на свете. Говорили о книгах: Тибо был эксперт в этой области. Он читал буквально все и щедро делился с Агатой своими знаниями. Говорили о еде: в этой области экспертом была Агата. Любое блюдо, которое подавали в «Золотом ангеле», она могла бы приготовить лучше. Вскоре она снова начала приносить на работу голубой эмалированный контейнер: она клала туда еду, приготовленную для Тибо, чтобы он разогревал ее у себя дома на ужин. Хватит ему питаться селедкой и картошкой. И еще говорили они о жизни, о грусти и об одиночестве: оказалось, что в этой области эксперты оба. Но у каждого была своя специализация. Тибо знал, что значит быть одиноким, когда ты один, Агата знала, что значит быть одинокой вдвоем.

Тибо дарил ей подарки, всякие милые глупости, которые, как ему казалось, могут ее порадовать: рахат-лукум (она брала плотные розовые кусочки двумя пальцами и, к его восторгу, обволакивала их губами), сокровища из пыльных углов лавки старьевщика, бессмысленные пустячки, которые значат так много. Почти каждый день Тибо являлся на работу с каким-нибудь подарком.

Каждый месяц он покупал ей новую пачку лотерейных билетов, и каждый раз по ним не удавалось выиграть ни марки. Но это не имело значения. За обедом они все равно строили планы на будущее. Они размышляли над картами Далмации из старого путеводителя Бедекера, который Тибо обнаружил в книжной лавке на улице св. Вальпурнии. Они извели бесчисленное множество салфеток, рисуя разнообразные варианты планировки дома, который Агата купит, когда выиграет в лотерею. Здесь — нет, лучше здесь — будет ванная, а рядом — лоджия с видом на залив и скалы вдалеке. Кухня должна быть такой-то, а гостиная (с камином на случай холодной зимы) будет здесь. И еще кладовка для оливок и библиотека для Гомера. Иногда Тибо приносил с собой иллюстрации, вырванные из мебельных каталогов, и они обсуждали, как лучше обставить дом. В их воображении он уже разросся до целой семейки приземистых белых корпусов под красными черепичными крышами с широкими карнизами и общей тенистой верандой, выходящей на юг.

Внутри дома стоят огромные уютные кожаные диваны, за огромные деньги вывезенные из лондонских клубов, где их целое столетие обкуривали дорогими сигарами (а порой обливали бренди) английские джентльмены. Пол устилают яркие афганские ковры. Двойные двери с резными стеклами, заключенными в золоченые рамы в стиле рококо (похищены из «Золотого ангела») ведут из гостиной прямо в спальню. Стены спальни оклеены обоями с узорами из пышных роз, а окна укрыты многослойными шторами из муслина, чтобы смягчать ярость летнего солнца. Засидевшись однажды над равиоли, они решили, что постельное белье должно быть из белого хлопка, и отобрали набор простых строгих скатертей для обеденного стола. Хрусталь, постановили они, не нужен. Агата взяла со столика кофейни высокий узкий стакан из толстого прессованного стекла. Лучи солнца, проходя сквозь него, приобретали зеленоватый оттенок. После двадцати лет ежедневной мойки стенки стакана поцарапались и истерлись, и теперь напоминали кусочки морского стекла на берегу.

— Вот какое в Далмации будет море, — сказала Агата. — Нам нужны именно такие стаканы. К чему нам затейливые фужеры? Нам нужны стаканы, которые будут подскакивать, если их уронить на пол — только побольше, чем эти, чтобы вмещалось больше вина. Я собираюсь лежать в ванне долго, очень долго.

Представив себе Агату, лежащую в ванне, нарисовав в воображении, как вода дрожит и завивается в водоворотики вокруг ее бедер, грудей, живота, Тибо вздрогнул от сладостного волнения. Вечером того дня он зашел в аптеку и купил для нее упаковку ароматного мыла.