Марина и Сергей Дяченко - Алена и Аспирин

Алена спала. Он оставил ей размороженный фарш в микроволновке. Пусть пожарит котлеты.

На выходе из клуба какая-то девочка, свеженькая, милая, попросила автограф на листке блокнота. Он нарисовал ей человечка за пультом, подписал «Аспирин», и девочка чуть не растаяла от счастья.

Из машины он перезвонил парнишке, добывавшему для него диски, узнал, что есть свеженького и по пути домой заехал в магазин. В тесной подсобке его угостили кофе, и еще одна девчонка, кассир, попросила его расписаться на флаере какой-то вечеринки. Он купил винила и дисков на все наличные деньги, осторожно пристроил сумку в багажнике и поехал домой.

Алена мыла пол. Свирепо орудовала шваброй, под футболкой выступали острые лопатки. Аспирин снова поразился, какая она тощая.

— Ботинки сними, — сказала Алена, не здороваясь. — Я зря, что ли, стараюсь?

— А ты не старайся. Кто тебя просит?

Алена выпрямилась. Отбросила волосы со лба.

— Не люблю свинарник, — отчеканила, глядя Аспирину в глаза. Подумав, смягчилась: — Ты чего сияешь? Хорошие новости?

— А я сияю?

Аспирин посмотрел на себя в зеркало. Зрелище было обыкновенное — разве что глаза, если присмотреться, блестели ярче обычного.

— Ничего особенного, — сказал, стягивая ботинки. — Возьму, наверное, третью ночь в «Куклабаке». Нагрузочка та еще, особенно если считать субботний утренний эфир… Но какой кайф, когда тебе платят за любимое дело!

Алена улыбнулась — снисходительно и печально. Подхватила ведро, потащила в туалет, грязная вода загрохотала водопадом.

— Знаешь, я бы свалил с «Лапа-радио»… может, и свалю со временем, переберусь полностью в клуб.

— Какая разница? — спросила Алена из туалета.

— Огроменная. Клубный ди-джей, — Аспирин сунул ноги в тапочки, — исполнитель и творец. А на радио — так, коверный клоун, массовик-затейник.

— Не понимаю, — Алена вымыла руки, тщательно вытерла полотенцем. — Чего ты там творишь?

— Настроение, — Аспирин улыбнулся. — Понимаешь… Вот танцпол, — он поставил посреди стола пустую тарелку. — У него свое настроение, своя цель, свой состав: по возрасту, социальному положению, интересам…

Аспирин взял из вазочки печенье, из хлебницы — половинку булки, из холодильника — вареную морковку. Положил на тарелку; в порыве вдохновения добавил пару зубочисток.

— Это мой объект, он сложный. А я — манипулятор. Не злодей, не расчленитель, не политтехнолог: мне от них ничего не надо, я хочу им добра. Я хочу, чтобы им было хорошо и они стали лучше, понимаешь?

Алена уселась за стол. Выжидательно уставилась на тарелку.

— Каждая композиция — это настроение, — продолжал Аспирин, воодушевленный. — Когда мы слушаем музыку, мы его подхватываем… или не подхватываем, если оно нам чужое. Вот я начинаю скармливать им композиции — и при этом обрабатываю.

— Людей?

— И людей, и музыку тоже. Ритм идет по возрастающей — значит, впрыск адреналина. И еще множество фишек и примочек, до утра не расскажешь, но главное — я подхватываю их настроение и плавно, по своей воле, перевожу в другое. От спокойного к экстазу, от экстаза — к эйфории, от эйфории — к нирване… Понимаешь? Я ди-джей. Я профессионально чую, в какое состояние погружает музыка.

Аспирин говорил, вареная морковка танцевала на тарелке, повинуясь его воле, печенье подпрыгивало, а на булку и зубочистки уже не хватало рук.

— Выходит, ты — профессиональный манипулятор?

— Я музыкант, — Аспирин, опомнившись, сунул булку обратно в хлебницу. — Всякий музыкант — немного манипулятор. Тебе ли не знать.

— Нет, — тихо сказала Алена. — Музыкант… особенно если он композитор. Он берет кусок себя, и кровавый кусок… со вкусом жизни, любовью и страхом смерти. И он консервирует… нет, не так, он переводит лучшие — или страшные — моменты своей жизни в другую… знаковую систему. Другой код. И посылает в пространство. Или записывает значками на бумаге. И ему при этом плевать, раскупают ли у бара спиртное, подрыгивают ли ноги у сидящих и вибрирует ли танцпол, — она двумя пальцами взяла вареную морковку и выбросила в мусорное ведро.

Аспирин сидел и не знал, что ей ответить. Ледяное спокойствие, ледяной взгляд, — она уже забыла, как рыдала у него на плече, забыла, как он вытащил ее из полнейшей задницы, как купил ей новую скрипку — уже третью, между прочим, как занимался психотерапией дни и ночи напролет…

— Ладно, — сказал он так равнодушно, как мог. — Я учту твое мнение о моей персоне.

Встал и вышел.

— Пособачился я со своим директором, — сказал Костя. — Прямо-таки разосрался. В долгах сижу, диск не могу распродать… Все говорят, круто. А доходит до дела — привет.

— Я ведь наемный работник, — осторожно сказал Аспирин. — Сам ничего не решаю.

— Леха, но ты ведь уважаемый человек. Может, поговорил бы с кем-то?

Аспирин пожал плечами:

— Ну, попробую… Только обещать ничего не могу, ты понимаешь.

— Ну, не обещай, — тоскливо сказал Костя. Вытащил диск с полуголой индианкой на обложке. Раскрыл, размашисто расписался на вкладыше, протянул Аспирину:

— На. Сколько кровищи он мне стоил… Никому нафиг не надо, выходит.

— Держись, — Аспирин повертел диск в руках, спрятать его было некуда.

Народ подтягивался. Была суббота, первая суббота после увольнения из клуба Фомы-соперника; Аспирин немного нервничал.

— Ну, я пошел.

— Удачи, — промямлил Костя.

Официантка поставила перед ним новую рюмку водки. Аспирин подумал: вот талантливый человек, жизнь посвятивший творчеству. И что с ним будет? Что его ждет?

Он поприветствовал чужую публику, как командир экипажа — пассажиров перед взлетом. Сразу понял, что легкого хлеба не будет. Разнокалиберные клерки, уставшие после рабочей недели, ждали простых попсовых развлечений, продвинутая молодежь — экстрима, публика посолиднее желала провести вечер красиво и стильно, и еще крутились под ногами подростки, перепутавшие «Куклабак» с кислотной дискотекой. Аспирин уселся за пульт, чувствуя себя почти Гагариным на взлете. Поехали!

Он купил их не сразу — но купил. Смог. От простого — к сложному; атмосфера вечера, повыламывавшись для порядка, подчинилась умелым рукам и чуткому уху. Толпы мигрировали — от стойки к танцполу, с танцпола за столики и оттуда снова на танцпол, ноги сидящих подергивались в такт, бармен работал, как маслобойка. Аспирин совсем успокоился и расслабился, когда в ди-джейскую будку ввалился потный толстяк в съехавшем на бок галстуке.

— А ну, поставь «Владимирский централ»!

Аспирин в этот момент сводил два непростых трека. Микс получался отличный, долгий, восемь квадратов; Аспирин перевел кроссвейдер, отключил отыгравший трек — и тогда только посмотрел на визитера.