Кристофер Паолини - Эрагон

Сапфира наконец отпустила его и даже помогла встать на ноги. Господи, до чего же она стала громадной! — подумал он вдруг и, сердито ворча, вскочил на Кадока и поспешил вдогонку за Бромом.

На закате разбили лагерь. Как всегда, перед ужином Эрагон немного пофехтовал с Бромом и сумел нанести ему такой сильный и неожиданный удар, что оба деревянных меча разлетелись в щепки. Оставшийся в руках обломок Бром бросил в костер и с удовольствием сообщил Эрагону:

— Ну все, с играми покончено. Остатки своей деревяшки можешь тоже бросить в огонь. Что ж, урок ты усвоил хорошо. Пора браться за настоящий меч. — И, вытащив из седельной сумки меч Заррок, он протянул его юноше.

— Мы же друг другу мясо с ребер спустим! — ужаснулся Эрагон.

— Ничего подобного. Ты снова забыл о магии, — успокоил его Бром.

Подняв свой меч и повернув его так, что он засверкал в отблесках костра, он коснулся пальцами острия. Лицо его застыло, морщины на лбу стали еще глубже.

Несколько мгновений ничего не происходило, потом Бром тихо сказал: «Гёлотх дю книфр!» — и маленькая красная искра пробежала по лезвию меча между его пальцами. Он провел по мечу рукой, потом перевернул его и снова провел рукой по острию. Как только он отнял пальцы от клинка, искра погасла. Затем Бром перевернул руку ладонью вверх и с силой ударил по ладони мечом. Эрагон так и подскочил, но остановить его не успел и с изумлением уставился на совершенно целую руку Брома.

— Что это ты сделал? — спросил Эрагон.

— Попробуй-ка, — с улыбкой велел Бром, и он коснулся клинка, чувствуя, что ему мешает ощутить остроту лезвия некая невидимая преграда, похожая на скользкую пленку. — Твой меч я заблокирую несколько иначе, — сказал Бром, — но результат будет примерно тот же.

Он рассказал Эрагону, как нужно произносить заклинание, и тот, правда после нескольких неудачных попыток, все же сумел поставить защиту на свой меч. Он столь самозабвенно размахивал мечом, что Брому пришлось предупредить его:

— Резаные раны наши мечи нанести, конечно, не могут, а вот кости переломать — запросто. Мне бы не хотелось лишних увечий, так что перестань изображать мельницу, пока не попал мне по шее и не отправил на тот свет.

Эрагон кивнул в знак согласия и тут же без предупреждения нанес первый удар, но Бром успел парировать, от мечей так и полетели искры. После упражнений с палками меч казался Эрагону чересчур тяжелым и неповоротливым, он вскоре устал и мгновенно «заработал» весьма ощутимый удар по колену.

К концу урока, впрочем, оба фехтовальщика были покрыты синяками и шишками. Эрагон, естественно, пострадал значительно сильнее. А вот на Зарроке, к его невероятному удивлению, не было ни царапинки!

ГЛАЗАМИ ДРАКОНА

Утром у Эрагона болели все мышцы на руках и на ногах, а тело было разукрашено синяками. И тут он увидел, что Бром надевает на Сапфиру недавно сшитое седло. Сердце его бешено забилось: он вспомнил о предстоящем полете. Сели завтракать, к этому времени Бром уже приладил седло и даже седельные сумки к нему привязал.

Съев все до крошки, Эрагон встал, молча поднял с земли свой лук и направился к Сапфире, услышав, как Бром говорит ему вслед:

— Запомни: покрепче сжимай колени, а управлять Сапфирой постарайся мысленно, во время полета пригнись как можно ниже, распластайся в седле, и все будет хорошо. Главное, не поддаваться панике.

Эрагон, продолжая упорно молчать, кивнул, и Бром помог ему взобраться в седло.

Сапфира с нетерпением ждала, когда Эрагон наконец сунет ноги в стремена и закрепит их специальными ремешками.

«Ну что, готов наконец?» — мысленно спросила она.

Эрагон судорожно втянул в себя свежий утренний воздух и честно ответил:

«Нет еще, но все равно — давай!»

Она с восторгом подчинилась — присела, подпрыгнула на мощных ногах, и в ушах у Эрагона засвистел ветер. Несколько раз неторопливо взмахнув крыльями, Сапфира стала набирать высоту, и он крепко обхватил ее за шею.

Если в прошлый раз, когда он летал на ней, каждый взмах крыльев давался ей с определенным напряжением, то теперь она летела ровно и, казалось, без малейших усилий. Внизу тонкой ниткой вилась река, виднелись крохотные пятнышки деревьев, пышные облака плавали вокруг. Воздух здесь был очень чистый, очень холодный и ломкий, как лед.

— Как здорово!.. — вырвалось у Эрагона, и тут Сапфира вдруг резко развернулась и полетела обратно. У Эрагона закружилась голова, земля превратилась в мелькающее округлое пятно. — Ох, не надо! — простонал он, борясь с тошнотой. — Я сейчас упаду!

«Ты должен привыкать. Если на меня нападут, то к этому простому маневру я прибегну в первую очередь», — назидательным тоном заявила Сапфира. Эра-гон возражать ей не стал и все свое внимание постарался сосредоточить на том, чтобы удержать в желудке съеденный завтрак. Сапфира опять совершила резкий вираж, камнем упала вниз и полетела, чуть не касаясь земли, словно намереваясь сесть.

Хотя у Эрагона по-прежнему при каждой новой фигуре высшего пилотажа екало под ложечкой, он уже начинал получать удовольствие от полета и даже немного ослабил хватку рук, которыми прямо-таки вцепился в шею драконихи. Он выпрямился, поднял голову и немного осмотрелся. Сапфира позволила ему полюбоваться пейзажем и тут же заявила:

«А сейчас я покажу тебе, что такое настоящий полет!»

«Что значит «настоящий»?» — со страхом спросил Эрагон.

«Расслабься и ничего не бойся».

И Эрагон почувствовал, как в него проникают ее мысли, ее ощущения, словно отделяя его от собственного тела. Несколько секунд он машинально сопротивлялся, потом подчинился, и перед глазами его поплыла пелена. Когда же зрение его вновь прояснилось, он понял, что смотрит на мир как бы глазами Сапфиры! Все было иначе: цвета приобрели какие-то дикие, невероятные оттенки, и особенно ярко выделялся синий, а зеленый и красный казались приглушенными. Эрагон не мог даже голову повернуть по собственной воле. Он словно превратился в призрак из потустороннего мира.

А Сапфира вся светилась чистой искренней радостью, поднимаясь все выше и выше. Ей доставлял наслаждение этот свободный полет, эта возможность пересекать любые пределы. Лишь когда они были уже очень высоко над землей, она наконец оглянулась на Эрагона, и он увидел себя ее глазами: жалкий человечек, с отсутствующим взглядом сидящий на спине у дракона. Эрагон чувствовал, как напрягается тело драконихи, сопротивляясь порывам встречного ветра и используя восходящие воздушные потоки, и каждую мышцу этого могучего тела он ощущал, как свою собственную. Он чувствовал, как извивается ее хвост, выравнивая курс подобно гигантскому рулю, и даже немного удивился тому, как сильно, оказывается, она зависит от собственного хвоста.