Ольга-чаровница и змиев сын (СИ) - Кузнецова Светлана Алексеевна
— Нет! — перебила его Ольга. — И Горан мне ничего не должен, — добавила она с некоторым сожалением, проскользнувшим в голосе. — Наоборот, это я задолжала ему. Кроме того, Горан знает: я не принцесса, которую необходимо вызволять из башни, и предпочитаю справляться сама.
— Как же жаль, что ты не оценила мою помощь.
Ольга тоже досадовала по этому поводу. Подумай она чуть лучше, оглядись по сторонам, задуши страх беспомощности и не опешь после встречи с Моревной, смогла бы договориться. Что есть речь, если не сотворение зеркала, в котором слушающий видит себя, других и мир? И зеркало это можно искривить или добиться практически идеальной ровности — это уже зависит от намерений говорящего. Жаль, теперь поздно. Лишь стоять на своем и осталось.
Ольга презирала тех, кто врал из одной лишь любви ко лжи или пытался выглядеть лучше в глазах окружающих; полагала низким разгребание жара чужими руками; пустые слухи считала мерзостью, очернение кого бы то ни было — гнусностью, за которое убивать впору. Когда-то, отправляясь в замок Горана, окружив себя гнилушками да корягами, она собиралась погибнуть даже в случае победы, и, не назови змий своего истинного имени, так и случилось бы. С ним произошел почти поединок: хитрость против силы. Однако Снежен ударил исподтишка, а значит, против него дозволялась многое — не какими-то замшелыми правилами, а совестью самой Ольги.
— Мне кажется, ты могла бы быть со мной полюбезнее, — заметил Снежен. — Я помог тебе в бою, пошел у тебя на поводу и спас ту тварь болотную, поселил в покои, где есть все необходимое, от Грезы спас ценой своего благополучия, кормлю и пою, окружил теплом, хотя сам его не переношу, а ведь мог бы сделать твое пребывание здесь невыносимым.
— И что тебе даст моя смерть от холода?
Кажется, он действительно удивился; лицо приобрело какое-то изумленное выражение.
— Почему смерть?! Я не…
— Не хотел бы моей встречи с Кощеем? Он ведь моей гибели не пропустит, как и многих, за кем следит. Знаешь, я тоже пока не желаю ее, но именно что пока. Люди слишком недолговечны, Снежен. В этом их слабость, но и сила. По ту сторону врат многочисленные жрецы придумывают всякие небылицы, к примеру, про ад и рай; правители непрестанно брызжут слюной, осуждая тех, кто смерть рабству предпочитает, но только лишь из-за понимания: невозможно управлять и принудить жить по указке того, кто не держится за свое явное существование, — Ольга слегка преувеличивала. Она и сама считала, что человек приходит в мир не просто так, и нужно пройти полностью свой жизненный путь, по возможности достойно, но Снежену о том знать не следовало. Пусть опасается, боится палку перегнуть. — А чаровники, если ты не забыл, самые несговорчивые из людей. Кроме того, я знаю все о собственном посмертии и звездной дороге.
— Даже те, кто искру щелчком пальцев высечь не могут? — хмыкнул тот.
— Такие — особенно. Пустота в душе нас раздражает и злит.
— Яс-с-сно, — протянул-прошипел Снежен. — Острых предметов не давать, откажешься есть — кормить стану насильно и… — он сделал паузу, но она была скорее неоригинальной, чем зловещей, — уни-зи-те-льно.
Ольга рассмеялась зло и холодно.
— Для того чтобы остановить сердце, чар не нужно — лишь умение.
Белоснежные брови сошлись на переносице.
— Может, не стоит все настолько усложнять? — спросил он. — Я ведь не враг, Ольга. Более того, и по уму, и по характеру подхожу на роль спутника значительно лучше глыбы из огня и мускулов. Я поддаюсь обучению, мудр, хоть ты и можешь считать иначе.
— Скажи еще — красивее, — фыркнула она. — Тебя, братец, несет куда-то не туда.
— Что есть внешность в сравнении с умом и душой, сестрица-чаровница? — спросил Снежен, и не согласиться с ним было бы неверным.
— Ничто. Говорят, людям дана старость не в тягость, а именно для понимания этой великой истины: души, в отличие от тел, неизменны.
Невольно подумалось, что Горан вначале внимание на красу обратил и лишь не так уж мало времени спустя разглядел остальное. При этом ничего не поняв, да и сейчас вряд ли далеко продвинулся. Инеистого же привлек норов, умения и воля идти до конца. Не стоило с ним задираться, конечно, но что уж теперь? Оставляя на ней метку, выдергивая через пространство и навлекая на себя гнев Горана, Снежен ведь не злодейство чинил. Действительно собирался помочь угодившей в кабалу сестре, с матушкой свести.
— Чему сможет обучить тебя Горан, не чующий собственную силу? Только и умеет, что плеваться огнем, — продолжал Снежен. — У нас же будут не только общие темы для разговоров, ведь мы оба мастера грезы плести, я смогу научить тебя повелевать льдом. Уверен, ты и сейчас многое можешь, но разве ты откажешься отшлифовать мастерство до совершенства?..
Он нащупал и потянул за ниточку, связывающую воедино душу и волю любого чаровника — знания и умения: оттачивать свое искусство, учиться новому, вдохновенно создавать сообща. Ведь вовсе не жажда власти гнала чародеев объединяться. Делать что-то нужное не только тебе, готовность опереться на чужое плечо и возможность подставить свое, если нужно, потрясающие обсуждения, споры и словесные пикировки — насколько же всего этого не доставало!
— Я научу тебя летать не в клетке лап змииных и не верхом на какой-нибудь крылатой твари. Ветер станет твоими крыльями, — пообещал Снежен и улыбнулся, когда Ольга, все это время глядевшая в сторону, подняла на него взгляд. И ведь не лгал ни единым словом! Если говорил, что обучит всему, то так и намеревался поступить.
И хотелось бы Ольге вскочить, выкрикнуть, будто ничего этого ей не надобно, только не выйдет. Дар плескался в ее крови вместе с чувствами, и ничего с этим уже невозможно было поделать. Снежен смотрел в ее глаза очень внимательно, и его собственные наполнялись триумфом и светом. Ольге чудилось, будто смотрела на солнца — белые, ослепительные с едва заметными черными точками… СТОП!
Вот оно!
Не могло быть в его глазах темных пятен. Зрачки всех змиев белоснежны. У инеистых особенно. Только в мороке можно разглядеть изъян.
— Договориться предлагаешь… — задумчиво проронила Ольга, стараясь не выдать охватившего ее ликования и восторга от возвращения возможности творить чары. Они были совершенно иными, нежели тогда, с Гораном. Сила возвращалась не бурным потоком, а постепенно, ластилась, как преданный пес, получивший от хозяина от ворот поворот, но затем прощенный и позванный обратно. И как же это было замечательно!..
— Я знал, что мы очень похожи, Ольга! Может быть, я и не смогу дать тебе тепла, и любовь мне без надобности, даже сестринская, но вот дружба, поддержка, понимание… А какие гонки мы сможем устраивать с тобой на ледяных санях по склонам хрустальных гор…
— Зачем же ждать? — поинтересовалась Ольга. — Давай посоревнуемся. Если ты первым придешь, я останусь с тобой добровольно и поклянусь в том своими чарами, — по позвоночнику прошел холодок, слишком часто уже клялась она тем, чем не следовало. И еще не ясно, как подобное обещание Снежену наложилось бы на договор с Гораном. С другой стороны, Ольга чувствовала себя в силах свернуть горы.
— Хочешь не оставить себе выбора? — хмыкнул Снежен. — Эх… люди. Вечно сжигаете мосты и боитесь собственных желаний. Ведь у тебя глаза так и загорелись, когда я упомянул о полете.
— Какая уж есть, — сказала Ольга.
— А если проиграю я? — спросил Снежен, и Ольга с сожалением подумала о том, что Горан даже не представил бы, будто победа может остаться не за ним. Все же инеистый змий казался и более умен, и интереснее в плане обмена опытом и разговора, но… свое огненное чудовище Ольга, похоже, полюбила, сама того не заметив.
— Станешь обучать меня своему искусству просто так, не заставляя жить в хрустальном дворце, еще будешь отвечать на вопросы, развлекать беседой… и летать — обязательно научишь.
Снежен фыркнул и посмотрел на нее озадаченно, ища подвох. Впрочем, даже найдя его, вряд ли отступил бы: глаза уже светились в предвкушении. Наконец хмыкнул, тряхнул ледяной гривой, тотчас засверкавшей и отбросившей множество расколотых радуг на стены, и в его взгляде возникло восхищение, которого Ольга уже однажды удостаивалась.