Наталия Белкина - Сердце-океан
Но я все равно — королева.
— Королева?!! Ну, да?! — раздался хохот в толпе.
— Вот именно! — подтвердила я громогласно, не сбиваясь с мелодии.
Королева дорог, пройдох и воров
Королева дождей и попутных ветров.
Вот опять ускользает заря, вслед за нею и я —
Королева бродячих шутов и шального голья.
На одном из вальяжных господ с самым надменным выражением лица я нарочно задержала взгляд и, подойдя к нему, довольно-таки дерзко спела последний куплет именно для него.
Я вновь выхожу на арену,
Чтоб вас насмешить до слез.
Я просто играю, а вы непременно,
Вы будете плакать всерьез!
Господин оказался начальником городского караула, и надменный вид его был не случаен. Как только грянул последний аккорд, он резко махнул кому-то из-за спины. Стражники зашипели на толпу, пытаясь пробраться к нам, но наши отходные пути были давно подготовлены, да и присутствие солдат наши заметили сразу. Успев собрать деньги во время песни, Жулалу давно смылся, музыканты метнулись в разные стороны, как только стих последний аккорд. Мне же предстояло улизнуть из-под самого носа караульного. Для Скубилар это было не так уж и сложно. Стражники тут же заплутались в толпе, а я успела проскользнуть на одну из узких улочек, примыкавшей к базарной площади.
Но дальше было сложнее. Город походил на лабиринт. Сколько же тут было переулков, к которым примыкали еще три-четыре таких же. Каждый из них заканчивался либо тупиком, либо разветвлялся еще на несколько улиц, по которым порой можно было пробраться лишь боком. Здесь проживала городская беднота, явно, что толстые дичито сюда бы не протиснулись.
Наконец, я выскочила на более или менее широкую улицу и за ближайшими домами рассмотрела окраину. Но в одно мгновенье с этим послышался металлический лязг. Доспехи носили лишь солдаты. Нырнув за какую-то повозку, в которой по счастью никто не был запряжен, иначе бы животное точно взбесилось и выдало меня, я затаилась. Двое стражников приближались к этому месту и беседовали между собой на цезарийском. Они прошагали мимо, не прекращая разговора, из которого я могла расслышать лишь отдельные слова. Но что меня удивило сверх меры, так это то, что один из стражников вдруг явственно произнес мое имя. Он сказал — Скубилар, это я точно слышала. Но дальнейшее от меня ускользнуло. Видимо я так удивилась, что не смогла прислушаться. Но, что это я? Возможно, они просто говорили об охоте и о лесном звере, от которого я получила свое имя. Ведь Амфилион был ближе к северу, не исключено, что скубилары могли встречаться и в этих краях. Успокоив себя таким образом, я поспешила на окраину, как только солдаты скрылись в противоположном направлении.
В тот же вечер, наскоро собрав скарб и, не дожидаясь, пока на нас объявят облаву, мы отбыли из городских предместий. Снова ждала нас дорога. Мы шли, сердце мое радовалось. Я шла не домой, у бродяг не может быть дома. Я просто шла вместе со всеми, я была не одна.
Еще один день унесет вероломный закат,
Багровым огнем паруса в облаках поджигая.
Там в небе давно корабли у причалов стоят
Увы, и на них невозможно добраться до рая.
Но лишь загорается над горизонтом восток,
Я снова в пути, и в пыли сапоги мои снова.
И вьются по свету сто тысяч знакомых дорог
Но нет ни одной, что проводит бродягу до дома…
ГЛАВА 19
СЛЕЗЫ СЕРДЦА
— Помнишь песню, которую часто напевала бабушка Рипша?
— Она много песен знала, а я особенно не прислушивался, — ответил как всегда скупой на разговоры Намар.
Мы засиделись заполночь, что часто случалось, вспоминая о нашей прошлой жизни в Сате-Эр.
— Ну, ту, в которой ветер брат, дорога сестра, помнишь?
— Может быть… А что?
— Она не выходит у меня из головы. Я все пыталась вспомнить слова. Раньше у последнего хозяина, я боялась даже мечтать о свободе. А теперь я вольная и знаю: эта песня обо мне. О том, как я иду к северу.
— На Самарьяр что ли? Гм… — Намар усмехнулся. Может быть он тоже сомневался в существовании этого острова?
— Аржак, ты ведь кажется, бывал в тех местах? — повернулась я к мешавшему в костре угли командору.
— Не бывал, — нехотя отозвался тот. Он почти дремал, зачарованный горячим светом углей. — На севере был, в Торувальо. Бигару там встречал, а на острове не был. Да никто и не знает, как туда добраться, да еще и к океану подойти через земли гомусов.
— Брось ты эту затею, — предложил Жулалу. — оставайся с нами. Мы скоро идем на юго-восток. А?
— Я ведь потому и сбежала из Леранья-Рес, что меня тянет туда, на север. А не могу противиться этому. Там мой дом, я это знаю, хотя ничего о нем не помню. И если бы вы знали, чем я пожертвовала, чтоб обрести свободу. И потом, у меня была карта, настоящая древняя навигационная карта, показывающая путь к Самарьяру. Я отлично помню ее.
— А ты что, действительно знаешь тайну бигару? — спросил Намар после некоторой паузы, в течение которой, видимо, они осмысливали мой монолог.
— Не спрашивай… Лучше подыграй мне. — Я подала ему инструмент…
С лепестками ночного костра
Бесприютная тьма тихо спорит.
Ветер — брат мой, дорога — сестра,
А любимый — далекое море.
Я к нему дни и ночи спешу
И мечтаю, как там на закате
Успокоюсь, согреюсь, усну
Я в его леденелых объятьях.
А когда всколыхнется заря,
Горизонт ослепляя лучами,
Я увижу мираж корабля
С полыхающими парусами.
А пока снова возле костра
Бесприютная ночь одинока,
Брат мой — ветер, дорога — сестра,
И по-прежнему море далёко.
Вскоре дети Антэ должны будут повернуть на юг. Мы побывали уже почти во всех более или менее больших городах Амфилиона, заходили и в маленькие. Нужно было искать другое место. Здесь нас уже слишком хорошо знали, мы могли в любой момент наткнуться на патруль римлян. Нам оставалось побывать лишь в одном самом большом городе этой провинции, а потом… Потом мне придется продолжить путь на север одной. Снова одной…
Дети Антэ не хотели и слышать о том, чтоб идти в земли варваров, где водились гомусы и прочие дикие животные, наподобие скубиларов. Я их и не просила, прекрасно понимая их опасения. Мне ведь доводилось встречать домашних гомусов, более или менее привыкших к человеку. А как же тогда ведут себя дикие?
Настроение у меня было унылое. Да тут еще и мамаша Лалы…
Она решилась, наконец, сменить амплуа и давно собиралась это сделать и вот теперь окончательно надумала. Она мотивировала это тем, что якобы заботится о своей подрастающей дочери, у которой теперь должен быть свой номер. Слезливые песни она оставляла ей. Но мне казалось, что истинная причина в другом. Мать чувствовала, что дочь исполняет песни лучше ее, и порой она только мешала своему чаду, которая своим голосочком доводила до слез публику. Мамаша стала разучивать монологи из трагедий. Когда-то она была дэшу у одного римлянина, который писал нечто подобное. Кое-что она даже помнила, а кое-что хранила в свитках, которые стащила когда-то, отправляясь странствовать с бродячей труппой. По вечерам теперь можно было слышать ее низкий голос. Напыщенно и с непривычной для меня, но принятой в тогдашнем столичном театре истеричной интонацией она декламировала:
Капли крови на лезвии остром —
Это слезы истерзанного сердца.
Или это пурпурный закат
Отразился в блистающей стали?
Но ни стонов, ни криков, ни жалоб
Не услышишь ты и не узнаешь.
Небо тьма застилает ночная.
Никогда я тебя не увижу…
Рыдающие ее возгласы погружали меня в меланхолию. "Никогда я тебя не увижу!" — произносила она с таким страданием, что мне, не смотря на всю наивность ее искусства, становилось больно и тоскливо. Я опять вспоминала Леранья-Рес. В последнее время я вспоминала его все чаще. И был повод.
Это произошло в одном из самых больших, а может быть и в самом большой городе Амфилиона, в котором мы давали концерт. Он был основан давно и не цезарийцами, а одним из древних вождей местных племен. Здесь, как ни в каком другом месте сохранялись местные обычаи, и правил им единолично потомок того самого вождя, а не римский наместник. Поэтому в городе не было ни римского гарнизона, ни даже обычной милиции. Город был спокойным, лояльным к империи, и потому римляне наведывались сюда лишь несколько раз в год, чтоб собрать налоги и заодно проверить, все ли спокойно. Нам не повезло, мы попали туда как раз в такое время.
