Александр Прозоров - Заклинатель

– Постой, Андрей Васильевич, – подманил к себе Зверева государь.

Молодой человек остановился, дожидаясь, пока правитель усядется за отдельным столом, размером этак метров три на пять и сплошь уставленным угощениями. Иван Четвертый тем временем указал двум пристальным боярам налить в один кубок вина, во второй – другой напиток, после чего первую емкость поднесли Звереву.

– Доброе слово хочу сказать тебе, боярин, – снял с пальца перстень государь, поднес его к глазам. – Похвалить хочу за то, что мысли свои имеешь и в глаза их высказывать не боишься. Древние книги учат нас, что един человек, сколь велик бы он ни был, всего умишком своим охватить не способен. Посему каждому правителю надлежит себе советников мудрых искать, коим он довериться сможет в делах больших и малых, в решениях, которые сам найти не сподобился. И ты, боярин, тому для меня примером стал. Одним словом, из принцев в императоры, соразмерно величию Руси, поднял. Возьми в подарок от меня, в память о дне сем великом.

Иван протянул перстень. Зверев принял подарок, поклонился – хотя руку целовать не стал, – потом повернулся к залу, вскинул кубок и во весь голос провозгласил:

– Долгие лета государю нашему, царю всея Руси Ивану Васильевичу!

– Долгие лета, долгие лета! – отозвались эхом Белые палаты, после чего наполнились бульканьем и чавканьем.

Андрей тоже осушил кубок до дна, перевернул, показывая, что не оставил ни капли, повернулся к царю:

– Правь долго, государь. В тебе надежда моя и всей остальной Руси. Дай Бог тебе здоровья и мудрости.

– Спасибо на добром слове, боярин. Может, у тебя просьбы какие ко мне есть, жалобы?

– Есть просьба…

– Говори, боярин, – вскинул подбородок государь всея Руси, – и ты можешь быть уверен в моей справедливости!

– Попробовать хочу, что ты там такое вкусное пьешь?

– Ты в этом уверен, боярин?

– Еще как, государь, – чуть улыбнулся Зверев, которому, в общем-то, от великого князя ничего нужно не было. Кроме того, чтобы тот усидел на троне и сохранил временную канву, что приведет к появлению в будущем процветающей России и его самого – Андрея Зверева, ученика девятого класса средней школы.

– Налейте, – милостиво кивнул правитель.

Прислуживавший царю боярин обогнул стол, наполнил кубок из царского золотого кувшина. Искоса поглядывая на Зверева, Иван притянул к себе блюдо с крупными, отборными кусками запеченного мяса, обильно политого густым соусом, ножом отодвинул один от общей кучи, наколол острием клинка:

– Вот, бери, закусывай. Вячеслав Фролович, подайте опричную убоину боярину.

– Благодарствую. За тебя, великий царь… – Андрей опрокинул в рот угощение и поперхнулся от неожиданности: это был обыкновенный, сладкий с легкой кислинкой, яблочный компот![31 – Согласно наставлениям иностранным послам, отправляемым в Москву, Иван Грозный вообще не употреблял алкоголя и не переносил пьяных. Он даже ввел в Москве «сухой закон», и выпить можно было за пределами столицы – в Наливках.]

– Зело крепкий, боярин? – с трудом сдерживая смех, поинтересовался Иван.

– Благодарствую, государь, – прокашлявшись, Андрей торопливо откусил край хлебного куска. – В самый раз.

– Мне для добрых слуг ничего не жалко. Ну коли иных просьб у тебя нет, то ступай, пируй со всеми. Здравицы за Русь возглашай. Славный день сегодня на Руси, русский царь на царствие венчался!

С кубком в одной руке и «бутербродом» в другой Зверев пошел по залу, выглядывая отца. Боярин Лисьин обнаружился у самого дальнего стола, у стены.

Увы, рассаживались гости согласно старшинству. Чем знатнее человек – тем ближе к государю его место. Этого порядка не могло изменить даже то, что именно Лисьиных царь выделил из множества гостей, именно Андрея одарил своей милостью, угостил из рук. Опричный кусок – награда, сравнимая разве с медалью. Ибо угощение на столах – для всех. Убоина же с опричного блюда – знак личного уважения, это угощение гостя из рук в руки, признание того, что человек особенно дорог хозяину праздника. Правитель мог дать опричное угощение простому боярину и не дать родовитому князю. Но он никак не мог посадить этого боярина среди знатных князей.

– Как там в поговорке? – спросил Василия Ярославовича Зверев, усаживаясь рядом. – «Великий князь может наградить поместьем, но не может – родителями».

Андрей в несколько глотков допил компот из кубка, стукнул им по столу, выдернул маленький нож, вонзил его на всю длину в царское угощение и принялся обкусывать мясо.

– Ничего, сынок, – плеснул ему вина боярин Лисьин. – Зато твои дети будут урожденными князьями Сакульскими. И место им будет во-он там, во главе самого первого стола. Дай только срок.

После появления на московском троне царя вместо великого князя столица гудела три дня. На улицу выкатывались бочки с пивом и дешевым немецким вином, во многих дворах накрывали столы и допускали к ним всех желающих, а то и выносили угощение на улицу – и тут случайного прохожего уже вовсе не пропускали, покуда не выпьет корца пива и не съест пары пряженцев. Колокола на всех соборах звенели круглые сутки. По улицам ходили наряды слободского ополчения, подбирали с земли упившихся до бесчувствия людей и заносили их в ближайшие дома – чтобы не замерзли. На всех перекрестках, где не было церквей, плясали и пели скоморохи, играли гусляры, давали представление ручные медведи. На четвертый и пятый день жизни в столице тоже, почитай, не было. Город потихоньку приходил в себя. Лишь к шестому дню все наконец-то вернулось в привычное русло. Лавки – торговали, слободские ремесленники – работали, ворота дворов – закрылись, и оголодавшие юродивые более не могли выпросить там ни крошки хлеба.

Опять протопились бани московского кремля. И день за днем начало уменьшаться число шатров на дворе у Ивана Кошкина. Большинство бояр отъезжали вместе со своими родственницами, а потому в доме стремительно освобождались комнаты, светелки и горницы. Последние пять юрт были убраны просто потому, что невест хозяин перевел под крышу, отведя им правое крыло дома. Наступило некоторое затишье: как обмолвился во время ужина боярин Кошкин, государь отправился молиться Господу о вразумлении в Андроников монастырь. Но дней через пять еще не выбывших из «конкурса» красавиц опять пригласили помыться. Поговаривали, что на сей раз государь подолгу беседовал с каждой из невест – но Зверева при том не было, да и интереса особого к чужим делам у него не имелось.

Минуло еще четыре дня – и вдруг вечером, когда бояре привычно собрались за братчиной, Иван Кошкин вышел на середину зала перед столом, упал на колени, широко перекрестился и громко провозгласил: