Ольга Зима - О чем поет вереск (СИ)
— Я почти готова принять твое предложение. Только прошу, дай мне время. Не торопи меня.
— В твоем распоряжении вечность, моя принцесса.
Но выглядел лесной принц так, словно вечность прошла, и Лианна уже согласилась. Она притихла, даже волосы не золотились, а мерцали тревожным серебром. Глаза ее потемнели, став из светло-янтарных темно-карими. Но принцесса ничем не выдавала своих чувств, лишь чуть больше внимания уделяла Фордгаллу, чем Джилрою. Поймала брошенный Мэллином пряник, осторожно положила около тарелки, явно подавив желание бросить обратно. Погладила, а есть не стала.
Этайн смотрела на Лианну, молчала и печалилась. Мидир пожалел, что все же выпустил ее из покоев, и под благовидным предлогом увел обратно. Незачем ей переживать чужие огорчения и грустить из-за чужой грусти!
В мерцании язычков пламени, лежащая на его плече, его любовь снова казалась смущенной или расстроенной. Но на подозрительно тихого Мэллина она уже Мидиру пожаловалась, чем взволновала еще больше. На безответно влюбленного Джареда — тоже. «Это же видно, — улыбнулась она в ответ на расспросы Мидира. — Он рядом с Лианной не столь холоден, как обычно. Подтаивает, как сосулька».
— Что тревожит тебя сегодня? — не выдержал волчий король.
— Кроме того, что наш дом находится в осаде? — вздохнула Этайн.
— Это было не раз.
Мидир задумался на миг, что именно такого еще не было, Этайн покачала головой, тоже не очень-то веря, и он продолжил, решив хоть немного успокоить ее.
— Мы дали разломать девятую стену Черного замка сознательно. Пусть этим верхние и продолжают заниматься еще месяц-другой. Им приходится перебираться через ее камни каждый раз во время атаки! Восьмую же одолеть невозможно. Зима придет быстро, а она — время волков. Земные постоят с полгода, погрустят и уйдут откуда пришли. Клянусь тебе, я сделаю все, чтобы потерь среди моего и твоего народа было как можно меньше.
— Теперь твой народ — мой народ, а твой дом — мой дом. Но все же, все же, мое сердце… — вздохнула Этайн, теперь смущенно. — Я понимаю, путь к родне мне теперь заказан, но мне очень не хватает близких. Словно часть моего сердца осталась там, в Верхнем. И еще…
— Не томи, любовь моя.
— Волки знают, из-за чего… вернее, из-за кого эта война?
— Поскольку боевой клич галатов «За Этайн!», скрыть причину очень трудно. Почти невозможно, — как мог серьезно ответил Мидир.
— Но… как это?! — поразилась его любовь. — Мне кажется, ко мне стали относиться даже более уважительно. На меня никто не бросил ни одного косого взгляда, меня ни в чем не упрекают!
— Вокруг тебя волки. Кто посмеет упрекнуть их королеву? Да и в чем? В излишней красоте? В том, что она прекрасна и добра или в том, что вызывает желание? Ты просто не можешь смириться с тем, что тебя любят. Очень любят. Зверски, как говорит Алан, и по-волчьи. Волк уже любит тебя, — коснулся он медно-рыжей прядки, поймал теплый взгляд. — Волк будет любить тебя до конца этого мира.
— Мидир, — смущенно протянула Этайн. И смолкла, опустила веки, спрятав хризолитовое тепло. — Это слишком много. И слишком страшно. Люди редко любят до конца своих дней, — и опять вздохнула.
— Я буду собирать твои вздохи и нанизывать их на свою память, — шепнул ей в ушко Мидир. — Но вздохи не разговаривают.
— Я прочитала про наказания. Лишить жизни может король, принц и королева… — прижалась к его плечу Этайн.
— Потому что они знают цену жизни и не раз подумают, прежде чем…
— А маленьких волчат тоже наказывают? — прервала его Этайн, что случалось считанные разы.
***
— М-мидил, — крупная слеза скатывается по щеке маленького волка.
Мэллин смахивает быстро, но ему больно и на подходе уже вторая. Ухо красное, и кровь течет по щеке.
— Мидил, я не понимаю! — горестный вхлип.
— Чего тут понимать.
Помогать лечением запрещено, да и сложно проникнуть в чужую ауру. Но Мидир часто нарушает правила. Он осторожно касается ладонями пострадавшей лохматой головы.
— Мэрвин просто не рассчитал сил. А ты его укусил, теперь он бешеный тоже…
— Тоже? — морщит лоб Мэллин. — Но я же остоложно кусал! Не до клови! — он не на шутку встревожен. — Но он так закличал! Я тоже испугался!
Мидир, не удержавшись, хмыкает: испугался, герой!
— Может, может, э… я случайненько до клови плокусил его луку? — вторая слеза скатывается, но Мэллин смахивает ее, позабыв о боли и улыбается: на месте вырванного клока волос теперь новая розовая кожица.
Правда, волосы там не растут до сих пор.
— Случайненько, Мэллин, ты кинулся ему под ноги! А он возвращался с тренировки! И кто тебя просил? Видел же, он в доспехах! Серьезный!
— Я тоже, я тоже сельёзный! — надувает щеки. — У меня было дело, Мидил!
— И что это было за дело?
— Я хотел догнать солнечного зайчика!
***
— Наказывают, — улыбнулся Мидир давно похороненным воспоминаниям.
— Даже маленьких принцев? — охнула Этайн.
— Для принцев все еще строже. Однако Алан каждый раз переживает, как за своих детей, и не будет причинять боль, лишь бы помучить. К тому же на волках все быстро заживает.
— Но им больнее, чем людям. В Нижнем мире все возвращается на круги своя, да? — печально улыбнулась Этайн и замолчала.
— Что, моя любовь? Говори еще, я не кусаюсь! — именно сейчас он прикусил ей ушко. — Хорошо, прямо сейчас кусаюсь, — прихватил он еще и плечо.
— Ты очень бережен со мной, мое сердце. Но если у тебя будет ребенок, ты можешь подумать дважды, прежде чем наказывать его?
Мидир охнул про себя, но принял самый заинтересованный вид.
— Нет-нет, не волнуйся, это просто вопрос! — тут же встревожилась Этайн, видимо, подметив настороженность облика. — Я знаю, ты не очень этого хочешь… Вернее, совсем не хочешь.
— С тобой в моей жизни меняется многое, любовь моя, — потянул ее к себе, обнимая за спину и подхватывая под неимоверно притягательную попку.
— Подожди, Мидир, подожди! — остановила она его пыл. — Значит ли это, что у моего ребенка будет такая же белая кожа? И теплые черные волосы?
— Скорее всего. Мы, все трое братьев, очень похожи на отца.
— И серые волчьи глаза? — поцеловала она в щеку.
— Глаза у нашего ребенка я хотел бы видеть твои, мо гра. Губы, — он помолчал, словно в раздумии. — Губы можно тоже твои!
Этайн рассмеялась как прежде, счастливо, радостно и беззаботно.
— Но если вдруг ты понесешь… — не удержался Мидир, выговорив эти слова так серьезно, что она сразу сжалась в комок, — …я буду очень рад этому.
***
Когда Этайн, поцелованная во все похожие и непохожие на будущего ребенка места, уснула, Мидир проверил брата магическим зрением. Мэллин так и не покинул трапезную. Впрочем, как и многие, словно ощущая, подобных тихих вечеров осталось очень и очень мало.
Внимание Мидира привлекли переговаривающиеся в уголке Джаред и Алан.
— Нет, Алан, нет, он просто невыносим! Что бы ты ни сказал, будь уверен, наш неуравновешенный принц не оценит! Еще и посмеется над тобой! Лучше не лезь! — советник непривычно раздражен и сердит.
— Джаред, я думаю, ты преувеличиваешь, — мягкий тон Алана ужасно дружелюбен, и в то же время, Мидир уверен, начальнику стражи любопытно. — И мне бы хотелось наконец пообщаться с принцем лично. К тому же такой повод…
Джаред громко клацает зубами.
Похоже, вчера Мэллин тоже развлекался песнями. И без всякой грозы. Что погнало брата выть в ночь? Мидир подозревал, что причина та же, что чуть не вогнала в сон-жизнь. И это означало: Мэллин её разумно осознавал. Впрочем, на прямые вопросы брат все равно не ответит, особенно если его действительно что-то пугает. Выслушивать тысячу шуток вокруг этого Мидиру не хотелось, а потому следовало навестить-таки его сны.
Пока Мидир отвлеченно размышлял, начальник замковой стражи все-таки направился к принцу, нетипично задумчиво стоящему у камина. Мэллин крутил в руках кубок с вином, но не сделал ни глотка. Вскинул глаза на подошедшего Алана и нахмурился.
— Привет? — в интонации — непонятное сомнение.
— Доброго здоровья, принц, — Алан склонил голову, держась с достоинством, но не вызывающе, что запутывало брата еще больше. — Позвольте заметить, ваш сегодняшний концерт ощутимо отличался от прошлых и был особенно…
— Раздражающим? Неуместным? — Мэллин привычно улыбнулся, но в глазах по-прежнему виделось замешательство. — Беспокойным?
— Не сочтите меня дерзким, — Алан мягко улыбнулся, его просто невозможно счесть дерзким! — Но вчера вы звучали печально и пугающе тревожно. По долгу службы я обязан поинтересоваться: существует какая-то угроза, о которой я еще не знаю?
И вот теперь Алан совершенно озорным образом заблестел глазами, наблюдая удивленного Мэллина.
