Яна Алексеева - Охотящиеся в ночи

И песчаный язык, разрезающий берег, и плотная плиточная кладка у мемориала морякам, намертво вклепанного в бетон то ли тральщика, то ли военного катера, и галька грязноватого пляжика, и крутые склоны, поросшие горькой полынью и остистыми метелками трав, окутывали меня этим запахом.

Железо и пепел… Так, наверное, пахнет старая война. Волгоград, Сталинград… Земля помнит, даже если люди забыли.

Добравшись до моста, я задумчиво уселась у одной из опор. Склон резко обрывался, крутой горкой скатываясь к асфальтовой дороге. По ней, неловко дергаясь из стороны в сторону, кружила какая-то машина. Тишина, только саранча стрекочет и над головой подрагивает полотно моста, когда по нему с шелестом проносятся автомобили.

Потянувшись, я изменилась. Выпрямившись, посмотрела на исчерченные белым узором руки и тоскливо вздохнула. Когда я стану замечать очевидное, то, что происходит со мной? Вчера я сняла колечко с иллюзией и все это время щеголяла в потрясающе экзотичном виде. Охохонюшки.

И чего мне не хватает? Кого, если точнее. Павла. Я постоянно пытаюсь дотянуться до него по тонкой нити, оставшейся в сознании только слабым отголоском. Машинально. Чаще всего, чтобы спросить совета, иногда — прикоснуться к прохладной коже…

Сорвав горсть травы, поднесла ее к носу и глубоко вдохнула. Горькая полынь и сладкая медуница вымели из головы зарождавшееся мрачное настроение. Клацнув зубами, я прикусила саранчу, выпрыгнувшую из пучка прямо мне в лицо. Выплюнула дергающиеся ножки и разжевала жестковатый панцирь.

Ну надо же! Я вытащила из чернущей депрессии Пьющего кровь и едва не провалилась в такую же сама. Значит, будем считать эту авантюру с расследованием лекарством от плохого настроения. А про то, что любопытство губит не только кошек, но и волков, пока забудем.

Сплюнув, я вскочила и в три движения забралась на опору моста. Там, в щели между настилом и узкой дорожкой для обслуживающего персонала, лежал пакет. Прихватив хрустящий сверток, спрыгнула вниз и кувыркнулась, едва не скатившись по крутому склону. Из пакета я вытряхнула кепку и интересное одеяние. Обожаю его. Особенно здесь и сейчас, на таком солнцепеке. Это было длинное темно-серое платье — наподобие монашеской рясы, но из легкого шелка, с белой вышивкой по плечам и квадратным вырезом под горло. Рукава прикрывали запястья, а подол полоскался по земле. У меня таких пять штук. Про запас. Едва я прочувствовала погодные особенности сего города и окрестностей, сразу отоварилась подходящей одеждой в ближайшем торговом центре. Щеголять по жаре в полном мотоциклетном доспехе не считаю разумным.

Разгладив ткань на плечах и бедрах, я неспешно направилась к Центральному парку, соблюдая, так сказать, минимальные требования маскарада. Длинный подол путался в траве, распугивая цикад, тень от козырька скрывала цвет и разрез моих глаз. Еще я старательно не улыбалась. Так что попавшаяся мне навстречу девица в мини, похожем на пояс, и с огромной цветастой сумкой не заметила ничего особенного. Я с наслаждением втянула ее аромат. Чистый, однозначный, яростный… слегка мускусный. Она просто истекала ожиданием встречи с любовником.

Ах, я тоже… хочу… Тьфу! Меня передернуло. Я тенью проскользнула по асфальтовым задворкам торгового центра, между жалобно шелестящими деревьями и исписанными граффити заборами. В общем-то можно было и не прятаться, полуденное безлюдье позволяло незаметно пробраться к месту дислокации. Осторожничать пришлось только у самого дома, прокравшись по стеночке и нырнув в окно.

С соседями мне никогда не везло. В этот раз за стеной оказалась пожилая пара. Люди пенсионного возраста очень любопытны, когда им нечего делать. А эти двое еще и собак не любили, усиленно гоняя дворняжек, приваживаемых сентиментальной мамашей-одиночкой со второго этажа. У мамаши где-то в родне затесались Охотящиеся в ночи. Поколений шесть назад, но флер сохранился, позволяя и женщине и ее сынишке находить взаимопонимание с бродячими стаями. Кстати, мелкий — тот еще волчонок. Оболтус семи лет, лезущий во все щели, готовый из любопытства даже в бетономешалку забраться. Я его оттуда вытащила конечно же и злобно нашипела, встряхивая лыбящегося нахала за шиворот и едва не срываясь на рычание. И вручила матери с нецензурным напутствием.

В общем, как-то я встряла в вялотекущие разборки соседей, когда пожилая седовласая фурия в пестром халате с маками по подолу расстреливала из духовой винтовки пару мелких рыжих шавок. Собственно, в тот момент я вышла из-за угла дома и одна пулька, отрикошетив от кирпича, едва не выбила мне глаз. Подавшись назад, я увернулась, потом в три прыжка домчалась до чокнутой старухи, вырвала винтовку и переломила об колено. Ну, понятно, не в прямом смысле, но приклад и затвор все же покорежила. С фурией и ее мужем-подкаблучником у меня с тех пор вооруженный нейтралитет. Все прочие просто не заслуживают внимания. Раздражающе жизнерадостная парочка студентов; новоиспеченная ячейка общества, от кроватных экзерсисов которой с потолка сыпется штукатурка; степенное семейство с папой-полковником и тремя детьми, ходящими просто-таки по струнке…

Скучные, обычные, раздражающие. И с ними отношения складываются по правилам общежития: они меня не трогают — я их не убиваю. Самое приятное в этой ситуации оказалось то, что они меня не боялись. Не было в них инстинктивного, глубинного неприятия моей нечеловеческой сущности.

Сложные, переплетающиеся нити запахов окутывали дом, как тонкая сеть протоптанных цветных дорожек. Вот старые следы бывшей хозяйки, вот — мага-полукровки из огненных, тут видны отпечатки захаживающей соседки. Вот новые — опять эта старуха под окнами крутилась, да только без толку. Ничего она не найдет. Забавная такая, все вынюхивает. А вот фигушки ей, а не сплетни! Крутился во дворе и под дверью волчонок со второго этажа, бегали мимо спешащие на пляж девицы. Собачьи метки приглушались тянущимися от дороги бензиновыми ароматами.

Объемный мир ароматных сетей пульсировал в ритме бьющейся между берегов реки. Новые и новые потоки влажного дыхания, плывущие с северных верховий, накладывались на старые, рисуя сложную мозаику жизни речного города, стоящего на месте и одновременно постоянно движущегося. То, что было, то, что будет, людское и волшебное, техническое и природное… Слой за слоем волны затекали одна на другую, выстраивая в сознании картину окружающего мира. Невидимую, но ощутимую всем телом и душой… Иногда выдохи сменялись вдохами и приносили с собой запахи другого мира: соленые, оставляющие на губах белый налет, который так и тянет слизнуть языком и поделиться знанием и вкусом с тем, кто прячется внутри. Вцепиться в жаркие потоки, дрожащие над землей, и взлететь, окинуть пристальным взглядом раскинутую по степи паутину, уловить пульс, подчинить его и познать, принимая в себя память тела и души. Найти неправильность в четкой, симметричной картине прошлого и настоящего, поймать ее!