Ольга Малашкина - Три смерти и Даша (СИ)

Чем старше становился Николай, тем труднее ему было себя сдерживать. Тем более, что с со вступлением в подростковый возраст он почувствовал в себе что‑то странное. Нет, не признаки созревания, в них как раз ничего удивительного не было. Просто вместе с взрослением в нем поселилась какая‑то неконтролируемая, словно бы существовавшая отдельно от него ярость.

Первым в драку он не лез никогда, только вступался когда обижали слабых или защищался, если избежать драки было нельзя. Но, уж если ему приходилось драться… Он плохо помнил эти моменты своей жизни, зато его противники старались с ним больше не ссориться. Одно только выражение ярости на его лице отбивало всякое желание драться. А необыкновенная сила (однажды его подкараулили вдесятером, с целью раз и навсегда объяснить ему, кто здесь главный, но по итогам этой встречи главным оказался он) довершала впечатление. А драться он умел, еще раз спасибо деду Десантнику.

За манеру драться он получил прозвище Колька — Зверь.

Тогда же его стала тревожить полная луна. Она будила в нем странные желания, например — пойти в лес. Прямо ночью. Но, к сожалению, леса не было: городок был степной. А вот ходить ночью он все‑таки начал.

Однажды он вышел из дома около полуночи и куда‑то пошел. Мать долго бежала за ним с криками: "Коля, ты куда?!" Догнав она взяла его за руку и отвела домой. На вопросы он не отвечал, и у матери возникло ощущение, что сын спит с открытыми глазами.

Когда ему исполнилось восемнадцать, он сразу же ушел в армию. Повестки он ждал с нетерпением. Не то, чтобы он рвался служить, но ярость переполняла его и вырывалась наружу. И он надеялся на то, что придется защищаться. Быть может, тогда ярость уйдет.

Ему повезло: служить он попал на границу. Там был лес, в который его так тянуло. Сослуживцы поражались тому, как хорошо он ладил со служебными собаками, словно бы говорил с ними на одном языке. Он и сам удивлялся этому. Ярость почти утихла. Только луна тревожила его по — прежнему. А еще на границе он впервые услышал вой волков, который поразил его. Не напугал, а взволновал, так же, как луна.

Волки заходили и в их часть. Так однажды при полной луне он слышал сквозь сон, как бегают по двору, слышал голоса и команды. Да, вроде он и сам был во дворе, но точно не помнит — проснуться толком он так и не успел. А потом ему приснился страшный сон, как будто парни из его части стреляли в него.

На следующее утро Саня из Кургана, спавший на соседней койке, спросил: "Колян, а ты видел волка?"

— Конечно, видел, их же здесь много.

— Нет, не вообще, а этой ночью.

— Этой ночью — нет. А что?

— Жалко, что ты его не видел. Такой странный волчара: светлый, почти белый, а глаза голубые, совсем как у человека. Ну, вот как у тебя, к примеру. И, главное, собаки не встревожились, наоборот, вроде как были ему рады.

— Рады? Странно. Может, это была волчица?

— Нет, волк. Слушай, Колян, а ты где был? Главное, вещи твои все были здесь, а тебя не было.

— Не помню. В туалете, наверное, где же еще? Что я по — твоему в трусах в самоволку ходил?

— Нет, жаль все‑таки, что тебя не было. Я такого странного волка никогда в жизни не видел. Он так смотрел на нас, будто удивлялся, почему он здесь. А глаза прямо как у человека. Да, и убегать он не спешил. Мы подумали, что он, наверное, бешеный. Ты же знаешь, что бешеные животные всегда к человеку ласкаются, чтобы потом укусить. Ну, мы стали в него стрелять.

— Попали?

— Нет, ушел. Он еще оглядывался и смотрел на нас так укоризненно, прямо, как человек. Жаль, ты не видел.

— Жа — аль, — зевнул Николай.

— Ты чего зеваешь, Колян?

— Да, не выспался, — Николай чувствовал себя разбитым.

— Еще бы ты выспался.

Отслужил Николай без проблем, если, конечно, не считать проблемой то, что он наконец понял причину своей неконтролируемой ярости. Правда, радости это открытие ему не доставило. Возвращаясь из армии он проездом оказался в этом городе и решил остаться. Не долго думая, он устроился кинологом.

Навестить родных он все же съездил. Родители по — прежнему часто ругались, восемнадцатилетняя сестра недавно родила второго ребенка и вышла замуж, а брат работал на железной дороге стрелочником.

"Что‑то мальчики к нам давно не заходили", — подумала вслух матушка Людмила, убирая со стола после ужина.

— Паш, ты же с ними видишься? Да? — спросила она у сына.

— Ну, вижусь.

— Часто?

— Да, достаточно.

— Увидишь, передай, чтобы зашли. Что это такое — совсем не навещают родителей. Безобразие! А может мне самой к ним зайти? Где они сейчас живут?

— Фима тут неподалеку, Мишка дом снимает.

— Дом? А это не дорого?

— Дешевле, чем квартиру.

"Паш", — после продолжительной паузы вернулась к теме матушка: "А почему они вместе не живут? Так же дешевле, да и не чужие они друг другу в конце концов."

— Ну, не вчетвером же им жить?

— А почему — вчетвером? Ах, да, конечно. Они живут с девочками.

— Нет, с мальчиками, — как бы между прочим заметил Пашка.

— Что — о?! Правда? Какой кошмар!

— Люда, ну что ты так шумишь? — поинтересовался из соседней комнаты отец Димитрий.

— Паша сказал, что Миша и Фима живут с мальчиками!

— Что?

— Да, пошутил я, пошутил. С девочками. Насчет Мишки, правда, точно не знаю, а Серафим со своею живет.

— Ну, прямо отлегло. Паш, ты больше так не шути, — облегченно вздохнула матушка.

— Как будто невенчанным браком жить лучше!? — возмутился отец Димитрий.

— Лучше, не лучше, но как‑то…естественнее что ли, — спокойно возразила матушка.

— А венчаться им вера не позволяет, — язвительно заметил Пашка.

— А какие у них девочки? Хорошие? — поинтересовалась матушка.

— Ну, как тебе сказать…Все так относительно. По — моему — хорошие. На мой вкус, конечно. Не знаю, как на ваш.

Пашка задумался и произнес в пространство, ни к кому не обращаясь: "Кристина, похоже, ребенка ждет"…

— Кристина? Какая Кристина? — оживилась матушка.

— Девушка Серафима, — не выходя из задумчивости ответил Пашка.

— А откуда ты знаешь?

— Она сказала, что ее сын будет похож на меня.

Пашка вышел из комнаты, матушка последовала за ним. Оставить такой вопрос открытым она не могла.

— Паш, а она как — собирается оставить ребенка? Или — нет?

— Что? Кто? — не понял вопроса наконец очнувшийся Пашка.

— Ну, Кристина — девушка Серафима.

— Кристина? А ты откуда знаешь, как зовут его девушку?

— Так, ты же сам сказал.

— Я? Я ничего такого не говорил, — Пашка пожал плечами и куда‑то ушел.