Светлана Зорина - Глаза тьмы

Она невольно сравнила его чёрные глаза с глазами Эрлина — светлыми и прозрачными, как вода.

«Очень тёмные и очень светлые глаза производят странное впечатление, — подумала девочка. — И те и другие кажутся непроницаемыми…»

Её не обижал насмешливый тон Диннара. На самом деле он никогда над ней не смеялся. Ученик белых колдунов лучше, чем кто-либо здесь, знал, что она из себя представляет. Просто иногда Диннар любил поиграть в снисходительного старшего брата и маленькую, хотя и очень смышлёную сестрёнку. Гинта ничего не вмела против. Может, этот большой ребёнок, играя, постепенно научится быть братом, другом… Научится жить среди людей, а не обороняться от них и не воевать с ними, как он это делал до сих пор. И как это всю свою жизнь делал Айнагур…

— Ты его терпеть не можешь, потому что… между вами есть нечто общее.

— Да, пожалуй, — равнодушно согласился Диннар. — Меня с детства считают сыном тёмного бога. Айнагура прозвали чёрным абеллургом. У него имя демона тьмы.

— Имя — не пустой звук, но Айнагур сам истребил в себе почти всё человеческое. Когда я смотрю ему в глаза, я вижу душу, чёрную, как зола.

— Страсть… — тихо произнёс Диннар. — Ты думаешь, с ней можно бороться?

— Я думаю, что можно бороться за любовь. Знаю, это звучит наивно. Тебе, наверное, смешно слушать, как рассуждает о любви девчонка, у которой ещё не было ни одного любовника…

— У меня любовниц было больше, чем цветов на этом газоне, но в любви я понимаю не больше твоего.

— Наверное, понять, что она такое, так же трудно, как её скрыть. И далеко не всем она приносит счастье. Не все могут с этим справиться… Иные, не получив желаемого, начинают ненавидеть.

— Я знаю. У меня не было возможности любить мою мать, и я стал её ненавидеть. Я упивался своей ненавистью. Иногда мне хотелось все ломать, разрушать… Помню, как меня боялись. Иногда убегали, едва меня увидев… Они ещё больше разжигали мою ненависть.

Диннар замолчал. Его глаза по-прежнему казались непроницаемыми, но теперь Гинта видела, что это завеса тьмы над бездной, в которой роится хаос.

— Ненависть — это страсть к разрушению. Ты уже прошел через это. Ты выше. Прежде всего ты творец. Упиваться обидой, ненавистью, своими страданиями, разрушать всё вокруг и самого себя… Это не твоё, Диннар. Ты слишком хорош для такой судьбы.

— Я? Слишком хорош? — засмеялся Диннар. — Это ты слишком хороша для нас для всех. Даже для него… Нет, я не хочу сказать ничего плохого. Эрлин мне нравится. Он гораздо лучше, чем мог бы быть. Столько лет рядом с этим Айнагуром…

— Чёрный абеллург уже сыграл свою роль в судьбе Эрлина. Айнагур далеко не самый опасный из его противников.

— И кто же самый опасный?

— Он сам. Боюсь, что от этого врага я не смогу его защитить. Только он может сразиться с этим противником. Только он может его одолеть. Он. Сам. Одни выдумывают себе врагов, другие не хотят их видеть. Или просто не хотят что-то видеть, знать, вспоминать… Он не хочет вспоминать. Айнагур заставил его забыть место, где он раньше жил, близких людей. Наверное, он держал его под действием каких-то лекарств. Одно заставил забыть, другое, наоборот, внушил.

— Он помнит какие-то горы, озёра, белую птицу и голубого зверя…

— Да, что-то в его памяти осталось. Но родных и близких и то, что с ними случилось, он забыл. А теперь не хочет вспоминать.

— Я заметил, — кивнул Диннар. — Он уходит от таких разговоров… Прямо я его не спрашивал — ни о доме, ни о близких, но стоит ему почувствовать, что я к этому подбираюсь, тут же переводит разговор. Гинта, разве ты не можешь заставить его вспомнить?

— Не могу… То есть, могу, конечно, но не хочу. Так нельзя, Диннар. Он это делает не совсем осознанно — отказывается вспоминать. Он боится. Эти воспоминания могут причинить ему боль. Он это чувствует. Ясность пугает его, вот он и закрылся, ушёл в скорлупу. Так удобней. Мы часто поступаем не так, как нужно, а так, как удобно, и не всегда отдаём себе в этом отчёт. Ему здесь хорошо. Его все любят, балуют. Он здесь царь и бог. Его жизнь интересна. Он делает то, что ему нравится… К примеру, этих железных птиц… Не будь он правителем, была бы у него возможность построить дайвер? Вряд ли… Эрлин умён, проницателен. Он чувствует — за всем, что его окружает, стоит какая-то ложь. Он чувствует ложность своего положения, но пока ему хорошо. Он убеждает себя в том, что всё хорошо. Зачем будить воспоминания, которые могут свести с ума? Тем более что совсем недавно мучили кошмары…. Я не могу его заставить, совершить насилие над его душой. Он должен сам… Он должен решиться. Набраться мужества, чтобы снова пройти через этот ужас, заново пережить эту боль. Я помогу ему, когда он будет готов.

— А если он так и не решится?

— Подождём. Время ещё есть. Ты вот тоже не можешь решиться. У Эрлина ещё есть время, а твой дед… Он уже стар. Он так надеется тебя дождаться. Не беспокойся, я обещала хранить твою тайну. Никто в Улламарне не знает, что ты здесь. Но ведь слухи о дивном ваятеле со временем долетят и до твоих родных мест. Может, даже очень скоро. У тебя есть дом, Диннар. И не просто дом. Ты правитель целого мина. Или тебе этого мало после того, как тебе посулили власть над миром…

— Извини, — спохватилась Гинта, увидев, что лицо ваятеля стало темнее грозовой тучи. — Я сказала не то. Я понимаю, всё гораздо сложнее. Не сердись. Мне просто жаль Акамина. И тебя…

— Я не сержусь, — улыбнулся Диннар. — Ты всем хочешь помочь, но помочь абсолютно всем невозможно. А власть над миром… По-моему, только дурак может о ней мечтать. Мне уже доводилось править. Махтум говорил, что это смешно — быть царём над дикарями, половина которых недоумки и уроды. Потом я попал сюда, в столицу… Здешние люди гордятся своим городом, своей культурой. На дикарей они не похожи, но мне иногда кажется, что уродов среди них ещё больше, чем среди пустынных жителей. Разница между правителем мина и властелином мира — в размерах территории и количестве подданных. Чем больше подданных, тем больше дураков, мерзавцев и уродов.

— Твоя Улламарна — довольно безлюдный край. В прошлом цикле оттуда многие разъехались. Сейчас кое-кто вернулся, но всё равно народу там мало. А как там красиво. Лес и горы… Представляешь — голубые хаги, высокие-высокие, а над ними белые горы. Иногда кажется, что они ледяные. А на закате они переливаются всеми цветами… А саганвиры! Они же растут только там, в Улламарне. Ты помнишь, какие они, огненные деревья?

— Конечно. Тот человек, про которого ты говорила… Сагаран. Кажется, я всё-таки немного его помню. Я гнался за сагном, бежал среди деревьев — ярких, как огонь, и вдруг появился он… Непонятно откуда. Он показался мне очень высоким. Лица я не помню, только голос. Негромкий, глуховатый. Он заговорил со мной. Ласково, но при этом… без страха. Он просил меня не обижать сагнов. Он не боялся меня, как другие. Он вообще был не похож на других. Почему — я не понял. Я это просто почувствовал. А сагн сидел у него на ладони и смотрел на меня. Это ведь был Сагаран?