Наталия Ипатова - Король забавляется

— У меня нет приказа на этот счет… мадам, — отвечал Дакаско, видимо, сам удивившись тому, что приказа нет. Тогда как по ситуации вроде должен быть.

— Но во дворце находятся королевские дети, — настаивала Аранта голосом, окрепшим от его нерешительности. Давить, давить и давить! И, может быть, спустя минуту или час все изменится. — Король не может оставить их в этом положении. Все, что здесь произойдет, будет на его совести. Но ответите за это вы.

Должно быть, нажим получился у нее нешуточный, потому что Дакаско побледнел и попятился от нее. Знамо дело — ведьма. Общее гробовое молчание произвело ее в самые главные персоны.

— Именем кого вы распоряжаетесь? — Он, видимо, вспомнил о том, что дама эта не имеет пока никакого официального статуса.

Аранта замешкалась, прежде чем нашла выход, очевидно лежавший на поверхности:

— Именем короля, ясное дело!

— Я, — сказал он, — доложу государю. Может, он пришлет еще кого-то вместо меня.

— Когда?!

— Ну… — Офицер неопределенно пожал плечами. — Может, он считает, вы сама справитесь?

Пришлось. Вооруженные мужчины ушли, уводя с собою королеву, злорадный вой со стороны площади ударил по напряженным нервам, кто-то всхлипывал за ее спиной на фоне всеобщего оцепенелого молчания. Она продолжала стоять возле самого разбитого стекла, рядом с одним только Кеннетом аф Крейгом, и напряженно, экстатически ожидала рассвета, словно надеясь, что первые лучи испепелят окружившую Белый Дворец нечисть. «Это не нечисть штурмует нас, — напомнил ей ее здравый смысл. — Это те, кто считает ночной нечистью тебя. С восходом они не растворятся в тумане и даже не потеряют активности. Они считают день своей вотчиной. Они боятся тебя, а потому могут попытаться тебя убить». Она не представляла, что сможет сделать, если они ворвутся во дворец. А потому швыряла в толпу, стоявшую напротив, их собственный страх, неуверенность, стыд постыдных желаний. Она бы умерла, если бы ей пришлось сделать это с каждым из них. Но все вместе, живущие одним порывом, одним мозгом, одним стремлением, движимые единой волей, они представляли собой, некоторым образом, единый организм. Следовательно, и противостоять им нужно было, как единому целому. Остановить их там, пока они не оказались здесь.

Сказать по правде, в этот момент участь Веноны Сарианы занимала ее в самую последнюю очередь.

Она бы так и простояла в окаменении, если бы ее бесцеремонным образом не дернули за рукав.

Эсперанса дель Рей, та самая «девушка в теле», специально для которой придумали платье «Помона». Красавица в самом старом, одобренном Святой Церковью довеноносариановском стиле.

— Мадам, — прошептала она. — Мой отец прослышал о беспорядках и прислал за мною карету. Он не желает, чтобы его дочь рисковала жизнью в окружении разъяренной черни. Прошу вашего позволения покинуть Белый Дворец, тем более что я лишена возможности неотлучно находиться при особе Ее Величества, как этого требовал мой статус фрейлины.

Ее отец, вспомнила Аранта, был камбрийский дворянин, много вложивший в нынешнего короля, и под этим предлогом, а также в ожидании последующих пряников, обосновавшийся в столице. В сущности, не было ничего удивительного и тем более скандального в том, что он обратился к королеве с просьбой отпустить его дочь из осажденного дворца. Наверняка он позаботился о ней еще до того, как стало известно об аресте королевы, и положение пансиона еще не было столь угрожающим. Венона Сариана, подумала Аранта, не отказала бы.

— С богом, дитя, — сказала она девушке. Эсперанса радостно подхватилась и мелькнула белым платьем по лестнице вверх — собираться. Остальные, чьи родители проживали далеко от столицы, проводили ее завистливыми взглядами. Им предстояло дожидаться вооруженной стражи от короля, а она что-то не поторапливалась. Страх (а они едва ли испытывали хотя бы долю того страха, какой обрушился на Аранту, по себе знавшую, на что способна воодушевленная толпа, считающая себя в своем праве) срывал флер таинственного шарма с их лиц, и сейчас они были просто девочки, жаждущие оказаться где-нибудь в другом месте. И такими они оказались ей как-то ближе. Как будто они помогали ей держать эту ночную осаду. Делили с нею и принимали на себя часть ее страха, позволяя ей высвобождать какие-то скрытые резервы, может быть, просто боялись за нее. Черт ее знает, может, это и была магия.

В зеркалах плясали сполохи огня, по стенам мелькали чудовищные тени, когда кто-то там, снаружи становился против света. Сквозь разбитую стеклянную стену отчетливо донесся скрип колес экипажа дель Рей по боковой дорожке к задней калитке, и некоторое время все оставалось как было.

А потом внезапно и настолько быстро, что никто из находившихся в зале не успел даже выдохнуть «О боже!», толпа на площади пришла в движение; раздались грохот и лошадиное ржание на той истеричной ноте, которая предполагает крайнюю степень боли или испуга, крик кучера и другой, женский, полоснувший ножом по нервам… Зловещие тени на стенах пустились в круговорот, в переулок метнулась обезумевшая гривастая упряжка, волочащая за собою горящие обломки, громыхающие и брызжущие искрами на булыжнике. Рев толпы напоминал рычание зверя. И… что это там мелькнуло между лохмотьями, у них в руках? Как будто белое платье?

— Зачем я ее отпустила? — в отчаянии прошептала Аранта. Или ей показалось, или на самом деле пансионерки в ужасе отшатнулись от нее, словно это она была виновата. Словно она могла заранее знать… Словно только из-за нее все эти… люди?.. собрались здесь удовлетворять свою злобу. Словно это ее, а не Венону Сариану, следовало препроводить в Башню под усиленным конвоем.

В какой-то момент рычание приобрело удовлетворенную интонацию. Потом стихло, лишь иногда чуть побулькивая, как котел, медленно кипящий на огне. Потом, постепенно, площадь как будто стала расчищаться, словно удовлетворившись доставшейся жертвой. Вероятно, у некоторых из собравшихся здесь осталась капля здравого смысла, подсказывавшая, что ночное бесчинство может быть наказано при свете наступающего дня. Кто-то, возможно, запоздало ужаснулся содеянному или же побоялся быть замеченным соседом. Возможно также, что это серый холодный рассвет выпивал из бунта силы. Как ни напрягала Аранта глаза, она не могла рассмотреть на площади никаких следов Эсперансы дель Рей.

— Мадам, король не принимает! Еще через полчаса:

— Мадам, Его Величество занят и не сможет уделить вам время.

— Я жду, — отвечала Аранта надтреснутым, непривычно спокойным голосом, ошибочно принимаемым за покорность, и никуда не двигалась с банкетки напротив рабочего кабинета короля. Ее неподвижное лицо серело на фоне царившей здесь рабочей суеты.