Наталия Ипатова - Красный Лис

Наталия Ипатова

Красный Лис

Как прекрасны полукружья твоих сомкнутых век…

Пролог

Два мальчика сидели на полу. В глиняной плошке меж ними воском безмолвно плакала свеча. Из темного угла пучился огромный мяч, расписанный под глобус — блик трепетал на его глянцевом боку. Стены комнаты утопали во мраке, и она казалась больше, чем была на деле. Волосы детей блестели, как полированное золото. Старший машинально катал по ковру цвета опавшей листвы янтарные шарики. Откуда-то из глубины, из-под пола, доносилось скорее даже не слышимое, а ощутимое гудение.

— Гудит, — сказал младший, чтобы что-то сказать.

— Красный Лис сказал, пока гудит, мы можем не бояться темноты.

— Я никогда не боялся темноты!

— Это потому, что гудит всегда, — рассудительно заметил старший. — Красный Лис защищает нас от темноты и страха.

Дети замолчали. Они уже привыкли к чувству неясной тревоги, окружающему их постоянно в этом мрачноватом замке, но сегодня ночью оно было особенно острым. «Гудит», — убеждали они себя.

— Видел ли ты что-нибудь в ониксовом шаре, Корсак? — спросил младший спустя некоторое время.

Корсак покачал головой.

— Мама отобрала его и выбросила, — ответил он нехотя. — Она сказала, что Лис не должен дарить нам такие опасные игрушки. Она сказала, что такие шарики используются для колдовства. Ирби, давай не будем ей показывать, если Красный Лис еще что-нибудь такое нам подарит.

— Не будем, — согласился с непререкаемым авторитетом Корсака маленький Ирбис. — Но, Корсак… Разве подарки Лиса опасны? Он ведь сам сделал ту машину, которая не пускает в замок колдовство.

Корсак заколебался. За плотно закрытым окном постукивали ставни. Может, это леший просился в дом, но их здоровый эгоизм, равно как и забавные наставления Красного Лиса, подсказывали им, что лешему в лесу лучше, чем в натопленной спальне, а им, в спальне, лучше вдвоем и без лешего.

— Ирби, — произнес наконец Корсак после долгого и мрачного раздумья, — ты еще, наверное, маленький, но я тебе скажу… Мне больше некому сказать. Мне кажется, мама не любит Красного Лиса.

Повисла пауза. Шестилетний Ирбис сник под тяжестью обвинения, выдвинутого его семилетним братом.

— Нет, — неуверенно отозвался он. — Разве можно не любить Красного Лиса?

— Она не любит его, это точно, — мрачно продолжал упрямый Корсак. — Она никогда не смеется, когда он шутит, и никогда с ним не соглашается, даже когда сама видит, что он прав… и запрещает нам играть с его подарками. Она бы и нам запретила с ним играть, если бы могла!

— Но Красный Лис любит маму!

— Она не хочет, чтобы он любил ее. Она сердится на него. Она говорит, что он тайком занимается колдовством, и что это очень дурно.

Ирби неприятно было говорить о том, что мама не любит Красного Лиса, и он ухватился за произнесенное братом слово:

— А, колдовство! Я пытался увидеть что-нибудь в янтарном шарике, но у меня ничего не вышло. Наверное, обязательно нужен ониксовый? А третьего дня я спросил у Лиса, как можно превратиться в лисицу, а он засмеялся и сказал, что не скажет. Сказал, что превратиться туда — легко, а обратно трудно, и чем больше я буду лисицей, тем меньше — мальчиком. И еще он сказал, что я могу совсем разучиться становиться обратно мальчиком, и однажды крестьяне поймают меня в курятнике, и ему будет от этого больно.

Корсак слушал со снисходительной и печальной улыбкой — он сам просил Лиса о том же, ему и самому хотелось рыжим огоньком нестись в степи, в высокой траве, или красться ночью, бесшумно, на мягких полусогнутых лапах — и он получил тот же ответ: полушутливое, но оттого не менее твердое «нет».

— Я думаю, Лис не колдует, — сказал он. — Ведь машина не разрешает колдовать. Она разрушает все заклинания. Я думаю, Лис просто рассказывает нам сказки.

— Нет! — закричал Ирбис с болью. — Ты разве забыл, что он показывал нам там, в башне?! Как он зажигал свет, и как показывал нам другие города в палантире?! И… Мама говорит, что без магии он не сделал бы эту машину!

Но в Корсаке жажда познания уже пробудила естественный скептицизм исследователя.

— Это все научно объяснимо, — объявил он. — Я только пока не знаю, как…

Он замолчал, увидев в глазах брата слезы возмущения. Еще бы, его заставляли разувериться в чуде! Корсак сделал над собой усилие и замолчал, потому что когда уходил Красный Лис, у него не оставалось никого, кроме Ирби, и он научился жертвовать своим высокомерием. Он позволял Ирби верить в чудеса, раз уж тому так хотелось.

Глава I

Хрустальный шар Красного Лиса, или Миссия королевы Маб

Башня возвышалась над замком Гилиан, ее золоченый шпиль пронзал ночное небо. Ветер в стихийной злобе гудел и выл вокруг нее, но ничего не мог поделать с ее прямотой. Слабо светились янтарным светом восемь окон в круглых стенах ее верхней комнаты — верный признак бессонницы герцога Гилиана.

Тревожной и душной выдалась ночь, и тот, кто привык к жизни на нейтральной земле, почти на опушке Арденнского Леса, вдали от агрессивно-пугливой христианской общины, кто ежедневно рисковал быть втянутым в бесконечную ползучую войну меж прозаической реальностью и порою сладким, порою жестоким мороком чародейного леса, тот обладал особым чутьем на тревогу.

Герцог Гилиан сидел в деревянном кресле, с закрытыми глазами, тщетно пытаясь уловить, откуда нынче тянется к нему невидимая липкая лапа. Что-то здесь было… Он чувствовал присутствие посторонней силы. Это была не атака, а лишь разведка, осторожное прощупывание его готовности. Как будто кто-то рассматривал его, стоя за его спиной. Герцог Гилиан не оборачивался. Смешно было бы пытаться увидеть простым человеческим зрением столь сильного противника, как Оберон, владыка всей нечисти Арденнского Леса.

Герцог Гилиан со вздохом открыл глаза — ничего не смог он увидеть внутренним зрением, ничего… кроме того, что уверился — Оберон вновь заинтересовался им. До сих пор Гилиану удавалось отстоять свою независимость. Он был христианином — скорее по привычке, нежели из истинной веры, и оттого, что у архиепископа не хватало улик для его отлучения. Втихомолку болтали, будто он поколдовывает. Только чародей, шептались за его спиной, способен так долго держать замок Гилиан свободным от Обероновой нечисти. Если только не предался он Оберону, добавляли другие. Нет, Оберону он не предался, и у Гилиана были веские основания считать, что слухи эти раздражают всесильного Владыку Арденнского Леса, поскольку ставят на одну доску его и смертного хозяина Гилиана, несмотря на все растущую мощь первого — неподчиняющегося, независимого, способного противостоять. Не раз наезжали епископы, убеждали герцога забрать жену и детей и уехать подальше от Арденн, в город, под защиту святой церкви. Он отговаривался фамильной гордостью, хотя его жена, леди Роанон, так и рвалась прочь. На деле же святая церковь была ему ничуть не более симпатична, чем Оберон со всей его нечистью. Его насмешливый ум охотно находил сходство меж порождениями тьмы и ревностными служителями божьими, а вторые внушали ему куда меньше интереса. И те и другие жаждали его подчинения, он же не подчинялся никому. Он был полон сил и задора. Ему нравилось хитрить и избегать силков. Он ни разу не оскорбил святую церковь, но там уже давненько косо на него поглядывали. Отлучение висело над его головой на тоненьком волоске.