Вячеслав Седов - Наследие. Печать Бездны часть 2

   Страх...

   Матриарх отвернулась от окна и устремила взгляд на Карнажа. Едва прикрытый одеялом он свалился с кровати и стоял на коленях, уперев руки в пол и тяжело дыша. Чувствуя замирание сердца в груди, полукровка в ужасе таращился на дверь, будто опасаясь, что Резчик войдет, не смущаясь, и прямо с порога будет наблюдать за предсмертной пляской.

   Боль отступала, но превращалась в липкий холод, что со спины подползал к сердцу. Неприятно, будто пальцами скользя в груди молодого полукровки, он при каждом, даже случайном касании, пронзал грудь, как иглой.

   Бежать! Куда угодно, но прочь из этих стен. Наружу. Там ждет хотя бы дождь, что своей влагой зальет лицо и, может статься, вырвет из забытья и страшного предчувствия конца, который припоздавшим гостем в нерешительности стоял там, на пороге, решая, когда ж вернее постучать, сейчас или мгновеньем позже?

   Собрав в кулак всю свою волю к жизни, что состояла из двух слагаемых: силы, еще теплившейся в дрожащих от судороги членах и веры в свою счастливую звезду, суть краткого изложения великого закона Вселенной, в доступной форме занесенного в голову каждому с рождения, хотел он того или нет, - полукровка отжался на руках и, как все и каждый на его месте, также пошатываясь, опираясь о стены, насилу волоча ноги, потащился к двери.

   Сила и вера переплелись у него внутри, выгодно подпитывая друг друга, парадоксально не давая угаснуть тому, кого они за шкирку волокли наружу, хотя, казалось, источника, откуда им самим пополниться, как не было, так и нет. Но сила не могла покинуть руки и ноги, покуда теплилась вера, а вера руководствовалась тем, что силы еще есть, коль скоро ноги все также верно шагают одна вперед другой, а руки подпирают стены, поэтому-то рано, слишком еще рано было впадать в отчаянье.

   Вот, наконец, распахнулась дверь!

   Теперь ему стало гораздо легче. Свежий воздух обдал холодной волной лицо, струи дождя пролились по вискам и лбу, смывая липкий, едкий пот.

   Он сорвал с себя одеяло, для которого был слишком долговяз. Матриарх заметила это еще тогда, когда полукровка пытался забиться под кусок ткани целиком, изворачиваясь на швигебургской постели, которая, по чести говоря, тоже была ему слишком мала. Схватив этот кусок ткани, он повязал его на пояс, прикрывая срам, и двинулся вперед.

   Матриарх прислушалась. От стен узкого закоулка отпрыгивали и разносились эхом отрывистые слова, что произносил хриплый голос. Одно за другим они, не пытаясь, тем не менее, сложится в нечто большее, чем просто перечисление, а не магическая формула, соскальзывали с его языка.

   Знакомые, безусловно, но знакомые как-то странно. Далеко не так ей вспоминалось их применение. Скорее более обыденно. Как же вспомнить?

   Эльфка прошмыгнула между дверью и спиной полукровки и встала возле стены соседнего дома, покрытой мхом и стекшей с трубы под крышей водой, рыжей от ржавчины.

   Вспомнила! Эти слова навевали воспоминания о плетеных шляпах, бамбуковых посохах и завернутом в листья тростника вареном рисе. Островитянские путешественники, что посещали изредка Venorik Suul. Вот оно как...

   Пляска пламени в костре. Он сидит возле какого-то низкорослого старика, сморщенного, словно сушеная слива. Оба странно подвернули под себя ноги. Напротив них - девушка на коленях, держит флейту и играет.

   Игра этой флейты разнеслась по закоулку.

   Полукровка выпятил локти.

   Она обошла его. Карнаж стоял с закрытыми глазами и складывал пальцами двух рук какие-то знаки напротив груди.

   Матриарх чувствовала его неотступное угасание, но, чем яснее оно становилось для нее и для него, тем громче отдавалась в закоулке игра флейты. Тем сильнее становился он сам...

   Ей приходилось слышать музыку островитян, но ничего похожего она раньше не встречала. Нет, инструмент был тот же. Однако в этот раз игра на нем шла быстрая, нарастая агрессивностью с каждым мгновением. Пусть и плавно в целом, но... Словно огонь того костра, разгорался и буйствовал языками пламени.

   Он тряхнул головой - багрянец локонов полыхнул в свете тусклого фонаря возле двери. Шаг, шаг и еще, и еще, и еще.

   Карнаж шел, выпрямив спину. На негнущихся ногах, но шел, не опираясь больше о стены.

   Матриарх отвернулась от ран на его лопатках. Слишком знакомо! Настолько, что ей боязно было смотреть, потому как был страх того, что ее собственные воспоминания вернуться, а она - это не он, красноволосое существо, которое опять начинало казаться ей сделанным из камня и железа, а не плоти и крови. Потому что он шел и думал не о жизни, цепляясь за нее последними обрывками надежды. Он думал о смерти! О бренности и ничтожестве, уязвимости телесной оболочки перед неисчислимым сонмом болезней, ядовитых тварей, ползучих, насекомых... Как ограничена в своих возможностях плоть. Об этом думал тот, кто сам стоял на пороге смерти. Он свыкался с мыслью о том, что рано или поздно все это разрушит и убьет его.

   Это было еще не все.

   Она отшатнулась и в ужасе уставилась на труп Карнажа. Уже остывшее тело валялось на ступенях. Белое, как мел, укрытое этим грязным одеялом. Красные волосы сбились и закрывали лицо.

   Матриарх со скорбью склонилась и замерла. Шаги все также доносились меж стен домов, и флейта не замолкла. Он все также шел. Его тело было и там и тут! Одно сломленное и уже мертвое, неподвижное, а другое - непокорное, едва дышащее, но с гордо вскинутой головой, шествующее по закоулку, шлепая босыми ногами в лужах грязной воды.

   Она пошла следом.

   Эльфка видела летний день, яркое солнце и макивару, залитую кровью. Возле пружинил в боевой стойке Карнаж.

   Боль ввинтилась в ее сознание и она отпрянула, когда почувствовала то, как садят и надрывают ему руки и ноги раны с содранной до мяса кожей на предплечьях и голенях. А рядом стоял все тот же маленький старик с бамбуковой палкой в руках и безжалостно произносил отрывистые слова. И полукровка отзывался на них, с каждым резким звуком всаживая удары в чучело.

   Единение.

   Эльфка оглянулась вокруг и вздрогнула. Преодолевая собственную боль в многоголосый хор вливалось огромное количество таких же, кто стоял напротив макивар, истекая кровью, но, чувствуя единство со всеми, кто в прошлом, настоящем или грядущем выйдет на это необозримое поле, и также будет преодолевать себя, вливая свой голос в это звучное, громкое, оглушающее, но сильное всей возможной жизнью эхо. Кто никогда не согласится с жалким уделом, и будет рвать себя на части, преодолевая, проламывая, уничтожая эту незримую грань до самого конца Времен!