Елена Федина - Наследник

Легкомысленные дамы мне надоели до сухости в горле. Все было знакомо до тоски: записка, служанка, а еще лучше — вооруженная охрана. Не знаю, что они видели во мне особенного, какую такую нездешнюю красоту, но у кого бы я ни служил, рано или поздно хозяйские жены, сестры, тетушки и племянницы, такие же развращенные от безделья, как и вся знать в Навскии, требовали меня к себе. Мои интересы в расчет не принимались, хотя мне ничего этого было не нужно. Я, будучи самым заурядным человеком, хотел просто иметь дом, семью, кучу детей, дело, которым можно заниматься с чистой совестью и двух-трех хороших друзей. И еще, конечно, чтобы каждый человек умирал, когда ему положено. Вот, пожалуй, и все мои мечты.

Я понятия не имел, зачем понадобился этой графине, которой уже за пятьдесят, и которая меня и видеть-то не могла, потому что я только вчера объявился в Тиноле, но у меня появилось тоскливое чувство какой-то обреченности. Мои предчувствия обычно сбывались, и это мне совсем не понравилось.

Впрочем, сопротивляться было бесполезно. Я молча встал и пошел за одеждой. Эска пыталась что-то разузнать у хмурого капитана, но ничего не добилась.

— Не ходи с ними, — возмущенно сказала она мне, когда я вернулся с полушубком и шапкой, — они не имеют права, они — не полиция!

— В таких случаях лучше сразу подчиниться, — сказал я, наматывая шарф и прекрасно понимая, что героем в ее глазах не выгляжу, — я знаю, что это такое, сам служил в охране.

— Зачем ты ей нужен? Что у тебя с ней может быть общего?

— Не знаю, — усмехнулся я, — во всяком случае, общих детей у меня с ней нет.

— Побыстрей! — буркнул капитан.

Я накинул полушубок.

— Не волнуйся, хозяйка, скоро вернусь.

Эска только покачала головой.

— У меня дурное предчувствие, Кристи.

— В любом случае, мне терять нечего.

— Ну, если так…

Мне захотелось ее успокоить, потому что она и правда расстроилась и смотрела на меня большими встревоженными глазами кошки, у которой украли котенка.

— Ничего со мной не будет, — сказал я уверенно, — вернусь — расскажу.

— Смотри, не удери опять на шестнадцать лет, — усмехнулась она.

Снег скрипел под ногами, я шел, медленно трезвея и стараясь ни о чем не думать. Все догадки были бесполезны, но почему-то вспоминались слова Ведбеды о том, что я глуп, но за меня теперь будут думать другие. С первым я бы еще мог согласиться, но второе утверждение меня никак не устраивало.

Особняк графини Гальма располагался в самом центре Тиноля и выходил окнами на набережную. Наш маленький молчаливый отряд, борясь с метелью, пересек Цветочный мост, миновал заиндевелую ограду и мимо желтеющих из-под снега статуй добрался до парадного подъезда.

В огромной как зал прихожей я был тут же раздет расторопными лакеями и только потом обнаружил, что остался без охраны. Оказалось, что я был не столько пленником, сколько гостем. Это мне радости, впрочем, не прибавило, манера приглашать в гости говорила сама за себя. Господа есть господа.

У меня было достаточно времени, чтобы оглядеться и отойти от холода, пока за мной не пришла легкая как бабочка горничная и не предложила проводить меня к графине. Ее общество понравилось мне гораздо больше, чем угрюмый капитан со своими солдатами. Она улыбалась мне и охотно отвечала на вопросы, на которые знала ответы. Как ее зовут, она сказала, а зачем я нужен графине, понятия не имела.

— Матушка такая странная!

— Матушка? — удивился я.

Девушка, шедшая на полшага впереди меня, была в переднике и чепце и держалась очень просто. Я остановился.

— Ты разве не горничная?

— Горничная, — сказала она весело, — но я ее дочь. Незаконная. Графиня могла отдать меня в приют, или в монастырь, или подбросить кому-нибудь, как это принято у знатных дам, но она оставила меня при себе. Она так добра ко мне!

Девушка была очень красивая, смуглая, с голубыми глазами и огромными черными ресницами.

— Но это же дико — быть у своей матери служанкой, — сказал я ей.

Она пожала плечиком и улыбнулась.

— Нынешний король очень строгий и порядочный. Он запретил признавать незаконных детей.

— Как будто этим можно бороться с распущенностью!

— Ему очень трудно, — с сочувствием сказала девушка, — если б ты знал, кто его окружает… ой! Я ужасно болтлива, это правда!

— Не бойся, Лориан, я не служу в тайной полиции.

— Пройдем. Она, наверно, уже заждалась.

Лориан оставила меня одного в маленькой, благоухающей только что срезанными розами гостиной с лиловыми шелками и старинными картинами на стенах, с ярко горящими свечами, с источающим жар камином, со столом, уставленным сверкающими фужерами и графинами, с мягким ковром на полу и мебелью из черного дерева.

Я прошелся взад-вперед, чувствуя себя неуютно и тревожно. Мне казалось, что за мной наблюдают невидимые глаза. Жизнь научила меня быть терпеливым. Я ждал.

Когда из-за портьеры появилась эта женщина, я, прежде всего, почувствовал тоску, непонятно откуда взявшуюся, глубинную, щемящую тоску. Это был не страх, не разочарование, не дурное предчувствие… это было что-то до сих пор мною не испытанное.

У нее не было возраста. Ее красота усиливалась тем королевским достоинством, с которым она держалась, ее достоинство подчеркивалось строгим черным нарядом, который исключал всякую мысль о развлечении, ее волосы были черны, глаза голубы как летнее небо.

— Итак, ты, Кристиан, приемный сын трактирщика Юзеста Дерта, казненного шестнадцать лет назад за участие в заговоре против герцога Навского, — начала она глубоким низким голосом.

— Да, — сказал я подавленно.

— Тебе тридцать два года, из них шестнадцать ты отсутствовал.

— Да.

— Ты беден.

— Как церковная крыса.

— Тебе нечего терять, не так ли?

— К чему вы клоните, сударыня? Если вы считаете, что это я выдал Юзеста, и собираетесь предложить мне деньги за нечто подобное, то вы зря теряете время. Я ни в чем не виноват, хотя и не собираюсь это никому доказывать.

Лицо графини было непроницаемо, невозможно было понять, разочарована она, или довольна, или ей вообще всё равно.

— От тебя это и не требуется, — сказала она и указала на кресло, — садись.

Я сел, она устроилась напротив и долго молча смотрела на камин. Я снова ждал. Напоминание о заговоре испортило мне настроение окончательно. Я приготовился выслушать какое-нибудь отвратительное предложение, которое человеку порядочному и не так нуждающемуся в деньгах сделать бы никто не решился. Мне была отвратительна эта лиловая гостиная и эта слишком красивая женщина, нагонявшая на меня тоску.