Бармалей и Снегурочка - Геннадий Тарасов
– Когда откроется театр, мы переселим кукол туда. Большую часть. Хотим сделать музей при театре. Как думаешь, хорошая идея? Деткам понравится?
– Ой, отличная! Мне так очень нравится! Я, честно говоря, в полном восторге! Всегда мечтала, чтобы у меня было много кукол. – Она вздохнула. – Только не получалось.
– Ну, ничего, наверстаешь. В куклы можно до глубокой старости играть. Ладно, вы тут продолжайте восторгаться, а я пойду, чаем займусь, – сказала Раиса Петровна.
Пока грелся самовар, и хозяйка дома собирала на стол, Марфуша в сопровождении Василия Павловича обходила квартиру, знакомилась с куклами. Это, конечно, прежде всего, обязательная программа. Но и без них здесь было на что посмотреть. Повсюду в доме были расставлены, понатыканы и понавешены разнообразные ветки и части деревьев необычных форм. Могло показаться, что сквозь стены в квартиру прорастал удивительный сказочный лес.
– Когда есть свободное время, или когда мне нужно подумать, что-то решить, что-то сообразить, да и просто, чтобы успокоиться и зарядиться силой – и когда, конечно, позволяет погода, – я хожу в лес. Здесь, в общем-то, недалеко, – объяснял Василий Павлович. – В лес за коряшками, как я это называю. И всякий раз нахожу там что-то интересное. И, не сомневаясь, пру домой.
– И вам вот это все думать не мешает? – обведя рукой пространство, заполненное корнепластикой, спросила Марфушка.
– Абсолютно. Хожу себе и хожу. И думаю. И всякую красоту высматриваю. В лесу много сухих деревьев и пней разных, есть, где поискать и в чем покопаться. Я понимаю, с первого взгляда может показаться, что здесь у меня веток и корешков много, но в театре их еще больше. Самые лучшие я туда уношу. Ну и, общими усилиями, мы находим им место. В гардеробе, в фойе, в буфете – везде. Потому что люди, зрители должны это видеть. Ведь по сути это естественное, натуральное и самое лучшее средство от стресса, там, от грусти, или от ожесточения. Я это называю – веткотерапия. Или коряшкотерапия. Люди в обществе кукол и в окружении такой сказочной природной красоты становятся вновь детьми.
– А дети?
– Что, дети? Дети – дети и есть. А вот взрослым надо почаще вспоминать, кем они когда-то были.
– То есть, ваш кукольный театр для взрослых?
– А для всех! У нас были раньше, и мы их планируем восстановить, чисто взрослые спектакли. Надо только будет кукол подновить. Люди приходят и слушают, как им о каких-то сложных вещах рассказывают простым, даже очень простым языком. На пальцах объясняют. И что-то им делается более понятно, на что-то они начинают смотреть по-другому. Некоторые не понимают сразу, но кое-что начинают чувствовать, и приходят второй, и третий раз. Пока не поймут. Но и потом опять приходят. Театр как клуб получается, народ перезнакомился, приходят уже, чтобы повстречаться с кем-то, поговорить. Такая сложная и интересная история выходит. А мы и рады. Как говорится, это нужно живым. Нужно теперь.
Василий Павлович задумался, что-то вспоминая. Его близко посаженные светлые глаза стали такими глубокими, что казались черными.
– Но это так раньше было, когда мы по чужим домам и подвалам скитались, – добавил он, вернувшись из воспоминаний. – И то люди приходили. Теперь, когда у нас появился свой дом, конечно, будет еще интересней. Будет лучше.
Сели пить чай. Марфа вдруг снова погрустнела, и ни разговорить ее, ни развеселить не удавалось. Тогда Василий Павлович встал и куда-то ушел, а вскоре вернулся с маленьким смешным ежиком на руке.
– Привет! – сказал ежик Марфутке. – Я давно хотел с тобой познакомиться. Я знал, что ты однажды придешь, и я все глаза проглядел, в окно тебя выглядывая. Но ты все не приходила. – Ежик казался очень сдержанным, и почти таким же грустным, как девушка. Он смешно косил глазами и, шевеля мелкими пальчиками, делал ей лапками какие-то знаки.
– Привет! – радостно откликнулась Марфушка. У нее распахнулись и сделались круглыми глаза – от удивления и очарования. И тут она рассмеялась. – Василий Павлович! Я и не заметила сразу, что это вы за ежика говорите. Думала, что он сам.
– Я сам, – убедительно возразил ежик. – Просто Хозяин мне немного помогает. Слова подсказывает. А то я слов еще недостаточно знаю, книжек маловато прочел.
– Да-да, я поняла. А дверям тоже вы помогаете? Слова подбирать?
– Ну, иногда, бывает, – согласился Василий Павлович. – В порядке шефской помощи. Им же нелегко, они деревянные и железные.
Марфушаа рассмеялась. Но потом она вдруг начала зевать, и Раиса Петровна повела ее спать укладываться.
– Я всего на одну только ночку, – твердила свое девушка. – Я вас не стесню.
– Конечно, милая, как скажешь, – вторила ей Раиса Петровна. – Вот поспишь, а утром посмотрим, что и как. И решим. Сама решишь.
– Умаялась, бедная, – сказала она, вернувшись. – Какая-то с ней, мне кажется, история приключилась. А какая, не сказывает. Сразу голову опускает и замолкает. Может, боится чего?
– Может, и боится. Ладно, отоспится, отогреется, успокоится и сама расскажет, что с ней приключилось. Если захочет.
– А если нет?
– А нет, так сами узнаем. Рано или поздно все секреты раскрываются. Да что тебе рассказывать, ты и так это знаешь.
– Это-то меня и беспокоит. Ты, вообще, уверен, что следовало ее к нам приводить?
– Абсолютно. А почему нет?
– Не было бы через нее беды какой...
– Нам ли с тобой, Раиса Петровна, неведомых бед бояться? Мы столько пережили, что одной бедой больше, одной меньше – ничего не изменится. Но если девчонке помощь нужна, мы обязаны ей помочь. И мы поможем, правда? Я вот думаю, что Марфушка нам не просто так повстречалась. Есть в этом какой-то знак, даже больше: какой-то тайный ход.
– Мы поможем ей, она поможет нам?
– Примерно так. И тут еще вопрос, кто кому больше поможет...
Глава 2. Дозорная башня и «кадочка» сверху
Мастерскую, расположенную этажом выше, а, по сути, на крыше, Василий Павлович любовно называл «кадочкой». И имел для этого все основания.
На самом деле, то была небольшая круглая башенка, за каким-то рожном возведенная из белого кирпича на крыше прямо над квартирой Дозоровых. Таких башен на доме
