Валентин Егоров - Граф Орлофф (СИ)

Бунга-Бунга внимательно выслушивал предостережения хозяев харчевен, после чего долго беседовал с Джакомо, видимо, призывая того быть готовым к любым неожиданностям, которые могут возникнуть на дороге. Но нам, по-прежнему, продолжало крупно везти, никто на нас не обращал внимания, не нападал. Правда, в одном захудалом германском городишке мы случайно натолкнулись на одного такого местного правителя, на деле осознав то, что хозяева харчевен были правы, когда говорили о характерах и невежестве местных германских правителей.

На площади этого городка мы вдруг увидели небольшой отряд из пятидесяти немецких ландскнехтов. У этих ландскнехтов были замечательные верховые лошади, которые, правда, выглядели слегка истощенными. Видимо, хорошего овса им все же не хватало, давали его в недостаточном количестве. Сами же ландскнехты были одеты в бедную, много раз стираную униформу с множеством аккуратно наложенных заплат. Свое оружие эти ландскнехты содержали в отличнейшем состоянии, видимо, они им не раз пользовались.

По тому, как эти ландскнехты общались с народом и с торговцами, крутившимися на этой ратушной площади, было понятно, что эти ландскнехты были бывалыми солдатами. Причем эти немецкие солдаты по приказу своего офицера это свое вычищенное оружие, не задумываясь, могут пустить в дело, им зарубить любого человека. Увидев нашу карету, выехавшую на эту площадь, ландскнехты начали многозначительно переглядываться, перешептываться между собой. Но я в тот момент был начеку, сумел-таки своими магическими пассами, вовремя погасить их разгорающийся интерес и к нашей компании, и к содержимому кареты. К слову сказать, во Франции мы сделали все возможное для того, чтобы наша дорожная карета не бросалась бы людям в глаза своим внешних убранством. Но, оказалось, что Франции выглядит убогим транспортным средством, в Германии это же самое транспортное средство выглядит великолепнейшей каретой богатого иноземного купца.

Но, как только я справился с этими ландскнехтами, их интереса к нам, то в нашем поле зрения объявился их командир, который, видимо, одновременно был окрестным князьком. Верхняя одежда этого князя была привезена из Парижа, она была писком последней парижской моды. И этот в пух и прах разодетый ловелас подошел и завязал разговор с Бунга-Бунга, он начал его о чем-то расспрашивать, тут же давая свои советы. Со стороны этот немецкий князь производил впечатление галантного и воспитанного светского кавалера, но, когда я мысленным зондом прошелся по его сознанию, то чуть ли не вскричал от неожиданности. Перед нами находился настоящий каннибал рода человеческого, за какой-то сантим только его ландскнехты только что чуть ли не поголовно вырезал одну германскую деревушку. А до этого отряд наемников этого же напыщенного князька совершил набег на соседа этого князька, некого германского барона, сжег его замок, а самого владельца замка и членов его семейства безжалостно четвертовал на колесе. Все эти кровавые дела без зазрения совести выполняли эти прилично одетые и прилично выглядевшие ландскнехты, в недавнем прошлом немецкие крестьяне.

Мне особенно не понравилось, что этот невежа князек, совершив эти убийства, ради своего прикрытия по округе начал разносить молву о том, что зверство над бароном и его семейством было совершено русскими казаками. Звали этого немецкого каннибала и германского правителя Карл-Леопольд герцог Мекленбург-Шверинский.

Мне пришлось долго повозиться с сознанием этого немецкого герцога, я старался, чтобы он этими своими ландскнехтами на нас бы не набросился, забыл навсегда о нашем существовании. Основная проблема в работе с этим герцогом заключалась в том, что, если по внешности он был настоящим кавалером, то по уму — полным дураком и хитрецом, способным за пфенниг зарезать и мать родную. Вся жизнь герцога была посвящена только одному — всеми силами удержаться у власти, грабить свой народ, копить пфенниги в своем кармане.

Герцогу Карлу-Леопольду понравился наш рыдван, ему очень бы хотелось, чтобы наша дорожная карета пылилась бы в его конюшне. Мне пришлось полчаса сражаться с разумом этого болвана, стараясь его убедить в том, что наш рыдван старая дорожная карета, что она вот-вот она развалится. С большим трудом, когда мне удалось-таки избавиться от этого придурка красавца, мы же смогли продолжить свой путь.

Наш путь до Гамбурга, после этой встречи, прошел в нормальной обстановке.

Однажды, совершенно случайно по дороге на Гамбург нам встретились войска русского генерала Аникиты Репнина. С ним пару лет назад мы чуть ли не подрались на кулаках из-за одной девчонки, которая строила глазки и мне, молодому тогда поручику лейб-гвардии, и Аниките Репнину, который в те времена уже был в генеральском чине. Слезы умиления от такой встречи навернулись мне на глаза. Я не заметил, как остановился наш рыдван, стоя на площадке козел, я наблюдал за тем, как по дороге проходит русская кавалерия. Русскими всадниками не были мои лейб-гвардейцы кавалергарды, ими были какие-то чубатые казаки. Они мерно покачивались в седлах своих маленьких степных лошадок, вполголоса что-то напевали. Только, когда за поворотом дороги скрылся последний казак, затихла их песенка, я сообразил, что стою на запятках рыдвана, правую руку приложив к брови правого глаза, торжественно обозревая прохождение русского казацкого полка.

Через неделю после того, как мы оставили Париж, наш рыдван въезжал в Гамбург. Мы переехали мост через какой-то канал, а затем долго катили по берегу канала, удивляясь опрятности немецких крестьянских дворов. Затем пошли городские улицы, которые мало чем отличались от парижских улиц, разве что своей чистотой и отсутствием городского зловония, чем так славился наш Париж. Общие разговоры в рыдване затихли, всадники Джакомо подобрались к рыдвану и, окружив его плотным кольцом, молча, скакали рядом с каретой. Так мы этой плотной кучкой следовали по гамбургским улицам, а его жители, немцы, с явным любопытством на нас поглядывали, покуривая трубку табака.

Ратушная площадь Гамбурга встретила нас радушием двух и трехэтажных зданий, построенных из камня. Эти дома аккуратно выстроились рядками вокруг ратуши, чей игольчатый шпиль взмыл высоко в небо. Кто-то мне говорил о том, что в свое время эта игла ратуши использовалась в качестве маяка морским судам, которые с товарами направлялись в этот большой ганзейский город. Сегодня этот город стал таким большим, имел такое большое количество жителей, что его городской совет, часто не подчинялся немецким правителям, на чьих землях он стоял. Со временем город завоевал статус свободного города-государства.