Наталья Колпакова - Бегущие по мирам

За дверью их встретили застарелая вонь нестираного тряпья, пыли и прокисших объедков, размеренные полувздохи-полувсхлипы и темень, натолкнувшись на которую, будто на стену, гости поначалу застыли в растерянности. Не слишком-то хотелось вступать в эту вздыхающую, ворочающуюся тесную темноту.

– Маманя, опять в потемках сидите! – с досадой воскликнула маленькая провожатая. – Клялись ведь, что к кузнечихе за огнем сходите.

Темень откликнулась длинным, с подвываниями, вздохом.

– У кузнеца огонь пока держится, всегда угольком разжиться можно, да идти надо через всю деревню, вот она и ленится, – быстрым шепотом разъяснила девочка.

Глаза пообвыклись и стали различать кое-какие подробности. Одна комната, углы тонут в чернильной тьме, а может, чем-то отгорожены. Посреди комнаты смутно белеет большой круглый стол, задрапированный тканью, а за столом, совсем уж смутно, – серая фигура, бессильно уронившая руки на скатерть. Не шевельнулась, даже не подняла головы, чтобы взглянуть на вошедших.

– Ничего! – трагически выдохнула фигура. – Снова ничего!

Макар решительно выступил вперед:

– Здравствуйте, хозяюшка!

Не услышав в ответ ничего, кроме подвываний, обернулся к девочке:

– Посветить есть чем у вас? Лампа, свеча, лучина – все равно!

– Маманя, лампа наша где? – возвысила голос малышка, перекрывая материнское вытье.

– На рундуке посмотри, – откликнулась та неожиданно нормальным, разве что гнусавым от слез голосом. – Или у очага. А может, на лавке под окном?

Девчонка уже шебаршилась по комнате.

– Вот!

И сунула в руки Макару нечто вроде приплюснутого низкого сосуда с носиком, липкое и пыльное одновременно.

– Только огня все равно нет.

Макар молча поставил нечто на край стола, нащупал фитиль. Щелкнул зажигалкой, благополучно просохшей. Над округлым туловом затеплился огонек, и стала видна вся лампа – крохотный масляный светильничек, а также круг сомнительно белой скатерти и край чего-то сложносочиненного, снизу лаково-темного, вверху мерцающего, высящегося посреди стола. Девочка восхищенно пискнула, натащила еще ламп разного вида и размера, со стеклянными колпаками, с выпуклыми полированными отражателями и без таковых. Скоро помещение явилось из небытия. Захламлено оно было невероятно. Не дом, а лабиринт, передвигаться по которому без риска споткнуться или удариться могла разве что крыса. Скатерть, свисавшая с круглого стола до самого пола, тоже не обманула ожиданий – разноцветные потеки, пятна, прорехи делали из нее подобие географической карты. Нечто, темнеющее и мерцающее над столом, оказалось здоровенным шаром мутного стекла, приподнятым на резную подставку.

– Похоже, в доме проживает интеллигенция, – весело объявил Макар.

Аккуратистка Алёна не находила слов, лишь озиралась с брезгливым ужасом.

– Мама твоя лечит или будущее предсказывает?

Девочка, хлопочущая с посудой, откликнулась без малейшего удивления:

– Прорицает больше. Может и хворь прогнать, если для того за травками идти не надо. По лечобе у нас больше бабка-травница. Та до рассвета вставать не ленится, травы звать, корни ловить, семена уговаривать. В выучку к ней пойду.

Серая фигура за столом встрепенулась, прикрикнула без всякого ломанья:

– Я те пойду! Ишь удумала...

– И пойду!

– Потомственная прорицательница, наследница рода Ровеев, к дуре деревенской в ученицы! Чтоб не смела с этой простотой, необразованщиной рядом отираться...

Пока спор хозяек катился наезженной колеей, гости бесцеремонно разглядывали старшую из рода Ровеев – по ее же словам, самого знаменитого и могущественного среди магов северной провинции, не уступавшего и столичным зазнайкам. Сельской интеллигентке было на вид никак не больше тридцати. К тому же природа кроме славного происхождения наделила ее немалой красотой. Однако заметить все это – и относительную молодость, и красоту – мешала крайняя неопрятность и следы долгого самозабвенного рева. Светлые волосы, плащом сбегающие едва не до пола, наверняка оказались бы роскошными, если бы хозяйка соизволила их отмыть и прочесать. Опухшее лицо покрывали лихорадочные пятна. По всему видно, законченная истеричка, к тому же ленивица. Алёна не сомневалась: один неосторожный вопрос, и они, чужие люди, интересующие ее не более, чем собственная дочь, немедленно получат вместо ужина развернутую историю жизни ее самой и благородных предков. Историю, наверняка полную чужого коварства и несправедливости. Как подобная особа могла выжить в деревне, где столько всего надо уметь и успевать делать, просто непонятно! Должно быть, действительно обладала недюжинными магическими способностями. Здесь, в мире, где практически каждый, как давно поняла Алёна, показался бы ее соотечественникам заправским чудотворцем, надо иметь редкостный дар, чтобы занять положение признанного мага.

– Взгляни, Дейника, он ничего мне не показывает! – простонала хозяйка, простирая изящную руку над стеклянным шаром.

И словно близость хозяйкиной руки пробудила шар, нутро его слабо осветилось. Подвижные светящиеся нити сливались в ленты, свивались в кольца, разгораясь, убыстряя безостановочное движение, в котором чудился уже ритм – праздничный, ликующий. Женщина приободрилась, лицо ее разгладилось и в потоках ласкового света стало по-настоящему, без оговорок, прекрасным. Только у богини, творящей новый чистый мир, может быть такое лицо, только у самой воплощенной любви, живородной, самоотверженной... Трепещущие пальцы на расстоянии нежили, поглаживали шар, и тот млел, как щенок, истекая светозарным соком. Ладонь напряглась, взмыла вверх, следом за ней выстрелил упругий язык света. Рука плавно отодвинулась, освобождая ему место. Протуберанец стал меняться, сосредоточенно, целенаправленно преображая себя во что-то, что начало уже проступать очертаниями, схожими с человеческой – нечеловеческой? – фигурой...

Вмиг все оборвалось. Шар потух, живое пламя исчезло разом, будто свет в подвале, где выключили лампочку. Женщина взвыла, как от боли, и на сей раз никому из невольных зрителей ее отчаяние не показалось наигранным.

– Видишь, он не хочет говорить со мной, не хочет показывать!

Маленькая Дейника смотрела на мать с горечью и обожанием.

– Мама, он не может.

– Что значит «не может»?

– Не может больше показывать. Случилось с ним что-то... Что-то очень плохое. Мама, мамочка, а вдруг он умирает?

Две колдуньи, взрослая и маленькая, застыли в невыразимом ужасе. И тогда Макар, бесцеремонно опуская рюкзак на стол, преспокойно осведомился:

– А что, сударыня, воду в вино обращать умеете?

Колдунья тотчас очнулась: