Наталья Колпакова - Бегущие по мирам

Алёна мысленно переодела Кошку из бесформенного балахона в симпатичное «мини» – и не посмела ее осуждать.

А для одного горожанина тот же коридор стал дорогой в один конец. Успешный торговец и неудачливый политик, господин Борун избежал-таки воцарения в стране мертвых. Но закон живых требовал нахала сослать. А если не к праотцам, то куда? Отправишь его куда-нибудь в мирное захолустье, а он, глядишь, и там примется воду мутить, морочить голову наивным поселянам. Решение предложил Макар. Уж за кого, а за москвичей он был спокоен. Подумаешь, еще один выжига! Еще пожалеет господин Борун, что отыграл тогда у Одного свою жизнь, потеряв при этом вожделенный, пусть и загробный трон. А может, и не пожалеет. В Первопрестольной тип вроде Боруна имел все шансы прижиться – причем без всякого колдовства.

Еще дальше, за городскими стенами, открывалась страна, латающая раны. Ущерб, нанесенный бегством Всё и Одного и утеканием магической крови из земных жил, был велик, но поправим. И земля оправлялась – затягивались зловонные трещины, без следа исчезали фантасмагории из лугов и лесов, в источники возвращалась вода. Даже Круглое озеро в Ничьей роще потихоньку наполнялось, а из икринок, отлежавшихся во влажном иле, уже выклевывалось первое поколение возрождающегося рыбьего народца.

Далеко к северу, в бескрайних лесах, где можно идти и день, и два, не встретив человеческого жилья, учился плести гнездо молодой чертокрыл. Хорошенькая самочка одобрительно наблюдала за его стараниями. Она имела все основания считать себя счастливицей. Недостаток житейского опыта избранник компенсировал могучей силой и пылом. А городской лоск, а деликатность манер! В общем, находка.

А где-то совсем уж далеко, на краю земли, на Забытом мысе, жило, как и прежде, племя маленькой богини. Жило только самым необходимым, дороже которого и нет ничего на земле. Все шло, как заведено, разве что в ближнем к горам доме, у брата и сестры, нашел приют невиданный постоялец. Полузверушка-полуптица, дряхлая, измученная, спустилась с гор в тот же день, как Фетура и Фартим навсегда простились со своими назваными сестрой и братом. Передвигалась тварь то на четырех лапах, то по-человечьи, волоча обвисшие крылья, людской речи не разумела, скулила и скалилась. Фартим, милосердие которого не уступало храбрости, забрал зверушку домой и удобно устроил в сарае. Животное с отвращением сожрало блюдо фруктов, налакалось воды и заснуло в ворохе сена. Убаюканное беззвучными напевами маленькой богини, оно дрыхло дни и ночи напролет и видело сны.

В этих снах у Твари-без-имени было то, чего отродясь не было в жизни этого единственного в своем роде существа, явившегося в мир уже древним. А может, было, но так давно, что и память сдалась? Может, и впрямь громадная, разомлевшая на солнце ящерица оберегала его, вот-вот готового проклюнуться, кольцом шипастого хвоста? Или не ящерица, или это горностай, исполинский, как снеговая гора, вылизывал его жарким языком, благоухающим свежей убоиной?

Зверь спал до самого праздника Отпускания спасенных птиц и проснулся таким посвежевшим, что совпадение не сочли случайным. На краю обрыва, над шелестом и шепотом несуществующего моря, поющие поселенцы распахнули перед ним дверцу ритуальной клетки. Тварь-без-имени втянул ноздрями тревожно пахнущий воздух, нервно зевнул. Подпрыгнул, заколотил крыльями и в три сильных взмаха ушел в туман.

По ту сторону тумана ему открылся океан – полуночный, безграничный, смыкающийся с краем звездного космоса. И там, где они сходились, трепетно светился краешек другого, новорожденного мира. Космический ветер выдул из головы остатки постыдного забытья и нашептанных грез. Тварь-без-имени рассмеялся молодым смехом и понесся на свет. И зачем он потратил целую вечность в пустой борьбе за власть над миром? Сколько еще миров во вселенной, и сколько среди них пустых, ничейных, беззащитных! Тот, что лежал впереди, выглядел многообещающе. Наверняка там найдется местечко для одного бездомного бога!

И даже по другую сторону перехода, в Химках, пострадавших от войны Порядка и Хаоса, все окончательно вернулось на круги своя. Исчезло, как и не было, Дерево желаний. Пьяный в хлам господин Чесоткин плакал над мертвым шаром предсказаний от тоски по утраченному. Мальчик Ваня бережно покачивал коляску. «Спи, Светка, а то задам, – беззлобно грозил он за выплюнутую соску. – Тебе ж расти надо. Дети растут, когда спят». Светка не спала, вертела смышленой мордахой. Великий и всемогущий брат зачаровывал ее.

А тем временем Макар ждал самого важного в его жизни ответа.

Алёна опустила голову, спряталась за золотой пеленой волос.

– Что решу? Еще не знаю. Править страной... Да вправе ли я!

– Видишь ли, кроме прав у нас есть и обязанности. Да и что тут править в общем-то! Мешай поменьше, а в остальном они и сами отлично управятся.

– А может, введем демократию, и дело с концом? Как во всем цивилизованном мире?

– Может, не надо, как в цивилизованном-то? Жалко, такая страна хорошая, – усмехнулся Макар и тут же вновь посерьезнел. – Но я ведь не об этом спрашивал...

– Знаю.

Алёна не шевельнулась, не подняла головы, только голос отчего-то зазвенел.

– Но почему ты велишь решать мне? Ты, мой мужчина! Или...

– Потому что я уже решил.

Его кулак, прижатый к перилам, развернулся ладонью вверх, пальцы раскрылись. В углублении ладони, влажное от пота, лежало простенькое золотое колечко.

– Это не отсюда, не из закромов. Это я сам купил. Для тебя.

Алёна молчала, потому что плакала. Так плакала, что Макару пришлось помочь ей сладить с кольцом. Они еще долго стояли на балконе – уже оба пса, устав ждать, с протяжными стенаниями улеглись спать на полу. Стояли, приникнув друг к другу, ничего не говоря. Они еще не знали наверняка, где будут жить. Но с кем и ради чего – знали точно.