Гарри Тертлдав - Мост над бездной

— Знаю. Они меня уже два или три раза будили, но не вас. Наверное, вы к ним привычнее, чем я.

— Сомневаюсь, что кто-нибудь сможет привыкнуть к землетрясению, — возразил Ршава.

Ему хотелось отодвинуться от Ингегерд, но тепло ему было лишь там, где их тела соприкасались. Она тоже не стала переворачиваться на другой бок. Они просто лежали рядом… Ршава покачал головой. Все шло не так, как следовало, но он был не в силах это изменить.

— Надо попытаться снова заснуть, — сказал он. Если он заснет, ему не придется думать о том, что он здесь делает.

Он не видел, как она кивнула, но ощутил движение.

— Это, несомненно, разумное решение, святейший отец. Утром мы сможем пойти дальше.

— Да. — Никогда еще Ршава так страстно не желал увидеть свет Фоса, как сейчас.

Но его окружал мрак. Ингегерд задышала медленно и ровно. Он удивился, как она смогла так легко уснуть. Она так и не убрала руку с его плеча. Рука ее была теплой. Даже более чем теплой — словно пылающей…

Ршава понимал, что это лишь его разыгравшееся воображение, его разгневанная совесть… Но понимание вовсе не означало, что он в силах что-либо предпринять. И он лежал, боясь пошевелиться, потревожить Ингегерд. Очередной слабый толчок громыхнул досками над их головами. Ингегерд зашевелилась и что-то пробормотала, но не проснулась. Ршава начал молиться и захотел осенить себя знаком Фоса, но не смог: женщина лежала слишком близко. Он понадеялся, что благой бог примет намерение за деяние.

Наверное, он задремал, хотя позднее не мог вспомнить, удалось ли ему снова заснуть. Когда он вновь открыл глаза, сквозь дыры в крыше уже сочился серый предутренний свет. Но это волновало Ршаву меньше всего. Они с Ингегерд лежали лицом к лицу, прижавшись; она положила голову ему на плечо, а их руки и ноги переплелись, как в любовных объятиях, а не как у людей, спасающихся от холода.

Никогда в жизни он еще не держал так женщину. Он никогда не думал, что захочет так держать женщину — пока не встретил Ингегерд. И теперь не мог избавиться, не потревожив ее, от искушения, которое она олицетворяла. А будить ее, подумал он, будет непростительно после вчерашних испытаний. Да, так он себе и сказал.

Когда эта сладкая мука продлилась от четверти до получаса, еще один толчок сотряс амбар. Ингегерд открыла глаза.

— Это всего лишь землетрясение, — сказал Ршава, чтобы напомнить ей, где она и что происходит.

Она чуть неуверенно рассмеялась.

— Всего лишь землетрясение, — повторила она. — Когда-нибудь я, возможно, смогу такое сказать, не замерзнув от страха до мозга костей. Вы храбрый человек, святейший отец.

«Достаточно храбрый, чтобы сопротивляться тому, что ты со мной делаешь? Хотел бы я это знать. Очень хотел бы, клянусь благим богом». Но Ршава удержал эти слова в себе, как уже удерживал очень многое.

— Зато наши мозги этой ночью не замерзли, несмотря на землетрясение, снег и все прочее.

— Верно, — кивнула Ингегерд. — Одеяло согрело нас, и мы согревали друг друга.

Она-то его согрела, уж это точно. А если и он согрел ее тем же образом, она этого никак не показала. Женщина высвободилась. Ршава превратил невольный вздох в покашливание и подергал себя за бороду.

— У меня там нет соломы? — спросил он.

— Немного есть, — ответила халогайка и поправила свои волосы. — А у меня?

Набравшись смелости, Ршава вынул из ее волос пару соломинок. Она не нахмурилась, а лишь благодарно кивнула.

— Может быть, там есть еще, но у тебя такие светлые волосы, что их трудно разглядеть, — сказал он.

— Недостаток халогайской крови… О нем я до сих пор не думала, — улыбнулась женщина, но ее улыбка погасла, когда она добавила: — Кто-либо из моего народа, живущий среди видессиан, редко долго в неведении остается о других недостатках.

— Надеюсь, я был не из тех, кто оскорбил тебя.

— О нет, святейший отец. Вы настоящий друг. — Век или два назад прелат насладился бы этим признанием, но Ингегерд продолжала: — И Гимерий… он, конечно, гораздо больше чем друг. Но многие видессиане не стесняются думать обо мне как о варварке, и то, о чем думают, говорить.

— Не сомневаюсь, — проговорил Ршава, пытаясь занять мысли насущными проблемами, а не безнадежными воспоминаниями о прижавшейся к нему женщине. Она даже не знала, что прижимается к нему, и сразу, едва проснувшись, отодвинулась… — Нам надо поесть, а потом уйти от Скопенцаны как можно дальше. А вечером найти другое место, где мы сможем переночевать.

— В ваших словах есть здравый смысл, — согласилась Ингегерд. — Но вы всегда здраво мыслили. Мне снова костер разжечь или вы слишком дыма боитесь?

— Один раз дым нас не выдал. Я не уверен, что мы можем надеяться на это дважды, — решил прелат, немного поразмыслив.

Холодная колбаса булыжником упала ему в желудок. Замерзший хлеб оказался немногим лучше. Ршава пожалел, что побоялся развести хотя бы костерок. Судя по выражению лица Ингегерд, она тоже об этом жалела, но не стала упрекать его за такой выбор. Исходя из своего скудного опыта общения с женщинами, прелат считал их всех сварливыми. Поэтому терпеливость Ингегерд подняла его мнение о ней еще выше.

Поев, они снова направились на юг. Ршава боялся, что они наткнутся на орды кочевников, устремившихся к павшей и разрушенной Скопенцане, но весь день они почти не видели степняков, да и тех лишь издали. Возможно, землетрясение подействовало на хаморов даже больше, чем он подозревал.

Время от времени землю под их ногами сотрясали повторные толчки. Некоторые были едва ощутимыми, другие весьма мощными. Всякий раз, когда земля содрогалась, Ршаву заново стискивала паника. Сколько еще будут продолжаться землетрясения? Насколько сильными они окажутся? И хотя он и Ингегерд находились на открытой местности, где на них ничего не могло упасть, слепой ужас затуманивал его разум.

И не только его. После одного из сильных толчков Ингегерд сказала:

— Это одно из самых сильных испытаний, какие я переносила. Суровые зимы я знала, и что такое война — тоже. Но когда сама земля под ногами предает тебя… — Она покачала головой. — В такое даже не верится.

— Что ж, землетрясения случаются. — Ршава пытался не признаться даже себе, что ему страшно. — Они чаще бывают на юге, но могут произойти где угодно.

Ингегерд взглянула на него с благоговейным трепетом:

— А это по вашей воле началось, святейший отец.

— Я в это не верю. И тебе лучше в это не верить.

Даже больше, чем подземных толчков, прелат боялся, что она может оказаться права. Если его проклятие поразило Токсара, если оно вызвало землетрясение и раздавило хаморов, то что оно сделало с ним? И что оно еще с ним сделает?