Гарри Тертлдав - Мост над бездной

Как и многие люди, Ршава часто говорил в стиле тех, кто производил на него впечатление. И сейчас, услышав, как он подражает речи Ингегерд, прелат вновь осознал, насколько сильны его чувства к этой женщине.

— Это великая сила, — сказала она. — И даже вы этого отрицать не станете. Если она не от Фоса, то откуда?

— Я отрицаю и буду отрицать, что все это нечто большее, чем совпадение. — Ршава убеждал скорее себя, чем стоящую рядом золотоволосую женщину. Так ему не придется думать, откуда может происходить эта сила.

Ингегерд издала нетерпеливый звук — больше чем вздох и меньше чем слово. Она явно не согласилась со словами прелата, но не стала и перечить ему. Вместо этого она обернулась на покосившийся амбар и спросила:

— Не опасно ли будет в нем укрыться? А вдруг он нам на головы рухнет, когда мы будем ночью спать? Если, конечно, мы будем спать…

Ршава тоже оглядел амбар, испытывая облегчение из-за того, что неприятный разговор закончился.

— Думаю, сегодня ночью нам понадобится укрытие. Ты согласна? Кроме того, даже сейчас я не осмелился бы открыто развести огонь так близко от Скопенцаны. Он может привлечь больше любопытных, чем нам хотелось бы.

Секунду подумав, она кивнула:

— Истинно так. Есть одни виды опасностей, а есть и другие. Значит, пусть будет укрытие.

В амбаре все еще пахло амбаром, но скотины в нем не было. Если бы здесь до сих пор находились животные, они бы выбежали во время землетрясения или сразу после него. Но хаморы или видессиане-беженцы разграбили ферму, после того как владельцы бросили ее или были убиты. Могло случиться и так, что владельцы отогнали скот в Скопенцану. В этом случае землетрясение могло сделать то, чего не сделали грабители.

Когда Ршава нырнул в низкую дверь амбара, то почти под ногами он увидел топорик, который никто не удосужился украсть. Наверное, он висел на стене и в полумраке его не заметили. Теперь же прелат радостно схватил его и порубил несколько досок из обшивки амбара на дрова. Потом он понял, что ему нечем разжечь огонь. Он никогда не добывал огонь, потирая сухие палочки. Об этой операции он знал лишь то, что она требует больше терпения, чем наберется у троих нормальных людей.

Ингегерд, словно она каждый день останавливалась на ночлег в покосившихся амбарах, достала из одеяла-рюкзака кремень и кресало, а заодно и еду, прихваченную в Скопенцане.

— О жемчужина среди женщин! — воскликнул Ршава.

Она даже не ответила, а лишь набрала соломы на земляном полу амбара, сложила ее кучкой и стала бить над ней кремнем по кресалу. Вскоре от искр солома занялась огоньком. Беглецы подбросили в растущее пламя сперва щепочки, а затем и куски дерева потолще.

Если не считать физических усилий, огонь костра стал для Ршавы первым источником тепла, с тех пор как он покинул Скопенцану. Они поджарили над пламенем куски колбасы и съели их, потом — часть хлеба и сыра из запасов Ингегерд. Она взглянула на то, что осталось.

— Этого хватит на завтра. Может быть, и на послезавтра, — сообщила она. — Потом…

— Мы сбежали из города. Нам повезло больше, чем тем, кто там был, когда ворвались кочевники и когда началось землетрясение.

— Когда началось землетрясение… — Ингегерд покачала головой. — Скажите лучше, когда ваше проклятие сработало.

— Ничего такого я говорить не буду. — Ршава показал на костер. — А скажу, хоть и с сожалением, что нам все-таки придется его погасить. Если он останется гореть ночью, то наверняка привлечет двуногих волков. В стенах слишком много щелей, и огонь будет виден.

Подумав, Ингегерд кивнула:

— Жаль, что так, но вы правы. Что ж, костер все равно невелик, и он бы нас не согрел. Но мы здесь внутри стен. Мы в одежде и под одеялом не замерзнем.

— Да, — ответил Ршава, хотя и подумал: «Нет». Лечь рядом с женщиной — даже если они полностью одеты, даже если они не занимаются любовью и не собираются делать это впредь — сам по себе этот факт раскачивал все его обеты почти до точки их нарушения. Насколько близко? Когда-нибудь ему придется обсудить это с другим священником. Но если единственный способ выжить и дождаться будущего обсуждения — лечь с женщиной сейчас… «Тогда я лягу, вот и все».

И он лег. К тому времени костер догорел до угольков, дававших лишь тусклый красный свет. Забравшись под толстое и шершавое одеяло, они с Ингегерд повернулись спинами друг к другу. Но все же они соприкасались. У них не было иного выбора, чтобы согреться. Пытаясь сделать вид, будто ничего особенного не происходит и все нормально, Ршава пробормотал:

— Спокойной ночи.

— Спокойной ночи, — отозвалась Ингегерд, и они рассмеялись.

Наверное, сейчас была худшая ночь в жизни каждого из них — и утром ничто не изменится к лучшему. Но они все равно не забыли о вежливости.

Ршава гадал, заснет ли он вообще. Через некоторое время усталость одолела его. В следующие несколько часов любой хамор в мире мог проехать мимо покосившегося амбара. Любой священник империи Видесс мог заглянуть внутрь, неодобрительно поглядеть на уважаемого прелата, лежащего под одеялом рядом женщиной, и уйти, укоризненно бормоча. Ршава ничего этого не увидел бы и не узнал. Любое землетрясение в мире…

Впрочем, насчет землетрясений он ошибался. Каким бы он ни был измотанным, какие бы ужасы ни увидел, ни пережил и ни избежал накануне, некоторые из подземных толчков способны были разбудить и покойника. И одному из толчков все же удалось его разбудить.

Даже открыв глаза, прелат не сразу понял, где находится. Костер погас, и Ршава лежал в абсолютном мраке, как будто Скотос покорил весь мир. Земля под ним сотрясалась. Вокруг стонали каменные стены амбара. Над головой скрипели кое-как державшиеся бревна верхней части стен и крыши. Несколько долгих, полных ужаса секунд он не мог догадаться, куда попал. Самым вероятным объяснением мог стать вечный лед Скотоса.

И, словно желая запутать все окончательно или как минимум сделать еще более странным, кто-то дышал ему в лицо с очень близкого расстояния. На плече лежала чья-то рука. А рука под грубой шерстью покоилась на чем-то теплом и выпуклом. Ахнув от ужаса, прелат отдернул руку: это могло быть только женское бедро.

— Все в порядке, святейший отец, — негромко проговорила Ингегерд. — Я ведь знаю, что вы ни о чем не помышляли. Мы только перевернулись во сне, ничего страшного.

Наконец-то Ршава вспомнил все.

— Да, конечно, — отозвался он, надеясь, что Ингегерд не заметит, как дрожит его голос. Новый толчок напомнил ему, что у дрожи бывает и другая причина. — Меня разбудил толчок.

— Знаю. Они меня уже два или три раза будили, но не вас. Наверное, вы к ним привычнее, чем я.