Роберт Асприн - Воровское небо

— Стилчо!

Мория обняла его, заботливо укутала одеялом, чтобы он не замерз от предрассветной прохлады, поцеловала — но он не отзывался…

Потому что Она использовала его как своего лазутчика в Аду — такое бывало уже не раз. Стилчо был когда-то ее любовником и умер, как умирали все ее любовники. Но между ним и Ею осталась мистическая связь — и Она вытащила его обратно, к жизни…

— Она зовет меня, — прошептал Стилчо, цепляясь за теплую, нежную руку Мории. Ему так не хватало тепла, когда накатывал могильный холод…

Мория прижалась к нему всем телом. Все это время они жили, балансируя на лезвии ножа — сбежавший любовник Ишад и ее беглая служанка, жили на украденное у Ишад золото. И вот — и вот Стилчо просыпается в холодном поту и слышит Ее зов, слышит так ясно:

«Ты нужен мне. Приди ко мне…»

— Я тоже ее слышу, — прошептала Мория. — О боги, нет, нет! Не уходи!

Хаут, бывший раб, танцор и чародей, тоже проснулся среди ночи, не поняв сразу, отчего, — проснулся рядом с созданием, с которым обречен был делить свою ссылку. Он встал с кровати и добрел до окна, чувствуя.., чувствуя что-то такое, что почему-то напоминало только об Аде и смерти…

Он выглянул из окна и увидел закутанную в черный плащ фигуру, которая затаилась в тени на той стороне улицы — и странно, конечно, — но Хауту внезапно стало страшно…

Странная черная тень, некто в плаще — стоял и смотрел на нега. Хауту показалось, что этот взгляд проникает в самую глубину души. Хаут ни на мгновение не сомневался, что это Она сейчас на него смотрит.

— Госпожа моя… — прошептал он в робкой надежде, что она не причинит зла своему ученику.., своему самому непослушному ученику. Он понял, что дрожит — может быть, все же от холода?

Тело внезапно ослабело — но, может быть, это от голода? В этом доме он держался только за счет магии.

Ему казалось — хотя он старался не признаваться в этом даже самому себе и дрожал все сильнее и сильнее от предрассветного холода — ему казалось, он слышал ее голос, слышал, как она приказывает снова вернуться к ней на службу. Она говорила, что если он еще раз послужит ей — то, может быть, будет свободен.

Хоть Хаут и был чародеем, и умел творить заклятия — сейчас он был всего лишь пленником, если не сказать хуже. Здесь, в этой комнате, его удерживали не кованые решетки на окнах, и не тяжелые запоры — а могущественные заклинания. Это были не заклятия Тасфалена, с которым Хаут делил эту комнату. Здесь поселилось еще нечто — более похожее на ведьму Роксану. И оно все настойчивей и настойчивей требовало от Хаута совершенно невозможного, ужасного… Ему, казалось, удалось усыпить Это.

Нет, не то чтобы совсем усыпить… Не усыпить. Он засыпал Это пылью, которую удалось наскрести — пылью, которая осталась от его разбитой вдребезги Сферы Могущества. Но Это стало еще сильнее, еще настойчивей и неумолимей, еще злее и опаснее.

Он страстно желал попасть в дом Ишад. Желал всем сердцем.

«Я здесь, госпожа! — молил он, глядя на улицу из-за ставней и надеясь, что она сумеет услышать его мысли, узнать о них, точно так же как узнает почти все, что происходит в Санктуарии. — Я готов совершить ради тебя что угодно, госпожа моя Только прости меня, госпожа, прости, я никогда больше не сделаю такой ошибки…»

Хаут перевел дыхание. Но впечатление по-прежнему оставалось слишком отчетливым — этот гнев и неумолимый призыв…

Он затрепетал и начал, сам того не сознавая, прикидывать, какие окна и двери можно попробовать открыть, чтобы впустить сюда — хотя прекрасно знал, что ничего не получится. Только бы увидеться с ней!.. Впустить ее…

Впустить саму Смерть — или, может быть, уйти к Ней…

Зип окропил теплой кровью камни алтаря, алтаря, который сам и установил. Кровь лилась из его собственных вен — ничего лучше под рукой не оказалось. Он служил Революции и пролил реки крови — крови ранканских лордов, которых за свою жизнь перебил столько, что и не упомнить. Да только кровь ранканских свиней не смогла придать сил его богу, богу, который собирался освободить город. Революция провалилась — или победила, а может быть, просто все слишком переменилось — во благо Революции или ради ее успеха. Для Зипа все как-то перевернулось с ног на голову, потому что он даже стал спать с женщиной из вражеского лагеря — Камой, дочерью Темпуса, порвавшей с отцом и тем не менее одной из врагов-иноземцев…

Может быть, из-за этого его бог не откликался на призывы.

Зип разыскал эти старые камни на берегу реки и во время войны ведьм построил из них алтарь и не забывал его во время Революции. Он перенес камни своего алтаря на эту сокровенную улочку — носил камень за камнем, пока не собрал все и не возвел алтарь заново на Дороге Храмов. Ну, скажем честно, не прямо на самой улице, а на боковой аллее, совсем рядом с величайшими святилищами империи и коварных богов илсигов, оставивших свой народ…

Сперва у него ничего не вышло — собрать старинный алтарь никак не получалось. Зип складывал камни — но они рассыпались, иногда разбиваясь на части.

И когда он совсем уже отчаялся — откуда-то появился странный незнакомец и подсказал, какой камень надо класть на какой, — сказал, не колеблясь, совершенно уверенный в своих словах.

И что же?! Камни алтаря сложились вместе прочнее прочного!..

Зип знал, что это наверняка был очень необычный незнакомец — на лошади глинисто-грязного цвета, с поводьями, сплетенными из болотной травы, незнакомец, одетый в старинные, странные на вид воинские доспехи. Очень необычный — потому что у Зипа до сих пор волосы на голове вставали дыбом, когда он вспоминал о нем. И все же Зип священнодействовал над алтарем, втайне надеясь на еще одну такую встречу…

Этот странный незнакомец, как оказалось, появляется сейчас где угодно, в любом районе города. Зип видел его среди бела дня — тот как раз въезжал верхом на своей желто-серой лошади в Южные ворота Это было сразу после обеда. Его видели и ночью, при лунном свете — неподалеку от гвардейских казарм. Иногда видели, как он едет ночью вдоль берега реки — как будто разыскивая что-то, что потерял по дороге…

Если верить городским сплетням, звали странного незнакомца Пастухом, и однажды Зип сам видел, как Пастух остановился напротив развалин, в которых устроились пасынки, а потом проехал во двор…

Во двор с ветхой, полуразвалившейся конюшней, где пасынки держали своих лошадей.

Это не давало Зипу покоя, глодало его изнутри.

И он пролил свою кровь на древние камни алтаря, надеясь, что бог илсигов примет жертву и ответит ему. Да какая теперь разница — пусть это будет хоть дьявол илсигов, — только пусть это будет бог или дьявол коренного народа Санктуария, а не каких-нибудь гнусных иноземных захватчиков!