Роберт Асприн - Воровское небо

Как и этот мальчик, который считал, что ведет себя геройски.

Как Страт — который не знает, каково это — терять, и который не знает, как избавиться от того, что он считает своим правом и ее обязанностью по отношению к нему.

Кто — боги! — был с нею так долго, был так близок ей и так и не понял, что же она на самом деле. Гордец, упрямец, который единственный раз в жизни получил шанс уйти, сбежать — так же, как этот мальчишка-вор.

Но Страт этого так и не понял.

Ишад подняла взгляд к потолку, посмотрела на отсветы пламени, которое бушевало в ее глазах.

И запретила себе думать об этом, захлопнула потайную дверцу в душе — потому что любовь смертоносна, любовь порождает слабость, ранит всех, кого коснется. Потому что когда мужчина, познавший Ишад, начинает делать то, что хочется ему, — тогда его постигает разочарование оттого, что что-то умирает… Умирает удовольствие, и остается злость и гнев на собственную глупость, и боль, и жажда мести — и все это сплетается в единый смертельный клубок…

— Будьте вы прокляты! — закричала Ишад богам, всем, кто мог ее слышать, и трижды проклятому, давным-давно умершему колдуну, который наложил на нее это проклятие. Вокруг нее вспыхнул свет, но свечи не имели к этому никакого отношения…

Как и ее бесконечная, бессмертная жизнь — теперь уже не важно, что это было сто лет назад…

Столько смертей… Столько смертей…

Крит тихо прошел в конюшню казарм, взнуздал своего коня и, стараясь не шуметь, вывел его за ворота. Вспомнил мимоходом, что на страже сейчас должен стоять Гейл. Не то чтобы начальнику стражи нужно было как-то объяснять свои ночные отлучки — по какому-нибудь личному делу или по поводу очередных разборок на Улице Красных Фонарей. Все они работают на совесть, и в рапортах за дежурства всегда все чисто. Так что, если Гейл или Кама спят — этот сон они заслужили тяжким трудом.

Крит тихо вывел лошадь из конюшни и внезапно резко обернулся, схватившись за меч, — он заметил в паре шагов от стены конюшни, в темноте, какую-то массивную тень.

Пастух.

Великан сказал:

— Страт ушел не в верхний город. Он пошел повидаться с Рэндалом.

— Зачем? — Крит спросил резко, стараясь скрыть обиду и разочарование. Он легко мог поверить, что Страт куда-то ушел.

Крит вряд ли догадался бы, конечно, что его друг пойдет именно к Рэндалу, но веской причины не доверять нежданному подсказчику не было. Пастух появляется и уходит, как призрак — он сам, в старинных кожаных доспехах, и его огромная лошадь, глинистого цвета, в чепраке из леопардовой шкуры, с поводьями, сплетенными из травы, от которой разило болотом — ну как есть привидение. Пастух появился, когда Риддлер отступал вместе с большей частью войск, и стал говорить о воинской чести и долге, и о таком, чего последним стражам совсем не хотелось слышать в те ужасные гнетущие дни…

Пастух пожал плечами и шагнул к Криту. Его огромная тень двинулась вместе с ним.

— У твоего друга неприятности. И ты это понимаешь. Не заключай с ведьмой никаких сделок.

— Что тебе нужно? — Он не давал Криту покоя. Критиас маялся всякий раз, как этот человек появлялся — его изводило то, какую важность напускает на себя Пастух, и то, как нагло он лезет в чужие дела, и то, что все правила и законы, похоже, для Пастуха совершенно ничего не значат. Но вот почему при всем при этом Критиас всякий раз позволял ему спокойно убраться восвояси — этого не мог понять и он сам.

Было что-то в этом человеке… Он был так похож на Риддлера…

— Иди к Рэндалу, — сказал Пастух, а когда Крит повернулся и хотел было вернуться в конюшню, тот удержал его, схватив за руку. — Наверное, ты удивишься… Твое время здесь истекает.

— Проклятье! — сделав еще несколько шагов по направлению к конюшне, Критиас резко остановился. — Чье время? Откуда ты знаешь? А что будет со Стратом, черт тебя побери?!

Но Пастух исчез.

Ишад вышла из своего одинокого дома на берегу реки и пошла куда глаза глядят по городским улицам, окутанным предрассветной мглой. Она раздумывала о Крите, думала о том, что же связывает этих двоих, и о том, каким глупцом был Страт…

Она могла бы сделать его властителем всего Санктуария — и так и сделала бы, если бы Темпус не пришел в город за своими людьми и не поставил бы командиром Критиаса — вместо Страта.

Она могла бы сделать для него и больше, она сделала бы его больше чем просто владыкой Ранканской империи — если бы не случилось того, что случилось. Если бы не было войны, и в город не пришел Темпус, и если бы оставалась хоть какая-то надежда, что Страт по-прежнему будет для Ишад тем, кем был…

Но все эти намерения стали опасными, а то и просто невозможными. И вот, пожалуйста — сегодня ночью она отвергла отчаянное предложение Критиаса, выгнала из своего дома юного вора, и бредет теперь одна по грязной улочке среди речных складов — к верхнему городу, к холму…

И думает о том, что могло бы случиться — в эти странные дни мира на разрушенных улицах Санктуария.., в эти странные дни войны в самом сердце империи.

Тем временем Ишад уже дошла до вполне добропорядочных районов, где на окнах домов были крепкие ставни, а на дверях — мощные засовы…

Теперь — еще через одну-две улицы, к подножию холма — в район не очень богатый, не очень бедный… К такому знакомому дому…

— Что такое? — спросила Мория, когда Стилчо внезапно проснулся и заворочался в кровати. В их собственной кровати, в таком славном домике, который они могут себе теперь позволить. Она прижалась к Стилчо, но дело было в том… Ему не хотелось. Иногда он просто не хотел, а иногда не мог.

— Да что с тобой такое?

Стилчо уже сидел на краю кровати, дрожа мелкой дрожью, и невидящими глазами смотрел в темноту, прямо перед собой.

— Зажги лампу, — попросил он. — Зажги лампу!

И Мория, чистокровная дочь илсигов, прирожденная воровка и дочь вора, бросилась за лучиной и лампой и за угольком к камину — и вот язычок пламени уже лизнул промасленный фитиль, скромная комната осветилась, растаяли адские видения…

Ее муж (так она его называла) уже умер однажды — от рук нищих попрошаек в Низовье. Но ведьма его собрала и вернула обратно — кроме одного глаза, потому на лице и на теле Стилчо было полно шрамов.

А глаз его остался в адской бездне, где пребывал и сам Стилчо, пока Она не вызвала его оттуда… И теперь, когда вокруг бывает совсем темно и живой глаз ничего не видит, Стилчо начинает видеть тем, другим глазом. Видеть Ад…

Он видел мучения погибших душ, видел адских демонов и видел демона, который затаился в Санктуарии, — демона всех грешных страстей, которые когда-либо гнездились в человеческих сердцах…