Глен Кук - Теневая Линия. Ловцы звёзд. Звёздный Рубеж

Маус попытался напустить на себя свирепый вид, но тщетно. Ди просто его не замечал. Он был слишком занят собой и Феарчайлдом, которого только что увидел.

— Боже мой! — простонал он. — Что вы делаете?

— А ты думал, что его сейчас ублажают райские девы? — поинтересовался Кассий.

Майкл в ужасе посмотрел на сына. Все же он был человеком, любил своих детей, и сейчас отцовская забота возобладала над страхом за свою шкуру.

— Феар… что они с тобой сделали?

— Можешь приниматься за него, Кассий, — сказал Шторм. — Сейчас он станет посговорчивее.

Маус с Кассием швырнули беспомощного Майкла на операционный стол.

С Феарчайлдом, на первый взгляд, обошлись не так уж жестоко. Его приковали цепями к стене и надели на голову шлем, соединенный пучком проводов с каким-то прибором.

Прибор ограничивал функции Феарчайлда настолько, что живым его можно было считать лишь с большой натяжкой. Как Валери в Фестунг Тодесангст, он полностью сохранил самосознание. И впасть в безумие, избавившись от непрерывной пытки, он тоже не мог. Прибор стимулировал рациональное мышление при помощи богатого арсенала психотропных препаратов. Через произвольные интервалы прибор раздражал его болевой центр, вызывая целую гамму мучительных ощущений.

Они были жестоки.

Маус действовал словно во сне — это место казалось ему Нереальным, разум отказывался мириться с тем, что отец способен создать нечто подобное.

Кассий настроил прибор так, чтобы Феарчайлд чувствовал все, что происходит с его отцом.

Маус и Кассий пристегнули Майкла к столу, а затем развернули его вертикально. Шторм наблюдал с невозмутимым видом, как Кассий перемещает и настраивает хирургический агрегат. Агрегат этот включал в себя то же устройство, которое сохраняло Феарчайлда в разумном состоянии, а также систему анестезии, запрограммированную так, чтобы не заглушать боль, а, наоборот, многократно ее усиливать.

— Неужели нам без этого не обойтись? — прошептал Маус.

Кассий кивнул. Похоже, он получал от происходящего удовольствие.

Да, они были жестоки.

— Я держу свое слово, Майкл, — сказал Шторм. Голос его звучал мягко, устало. — Что бы ни случилось, я не стану тебя убивать. В свое время, на Горе, я попытался договориться с тобой. Но ты не пожелал меня понять. Я добьюсь того же самого здесь, но теперь уже придется на тебя поднажать. Надеюсь, хоть в этот раз до тебя дойдет.

Он помолчал с минуту, собираясь с силами.

— Майкл, я сделаю так, что ты станешь вымаливать у меня смерть. Но я выполню свое обещание и оставлю тебя в живых. Кассий, у тебя все готово?

Полковник кивнул.

— Дай ему попробовать.

Прибор загудел, и крошечный скальпель срезал с носа Ди кусочек кожи в несколько квадратных миллиметров. И тут же вторая механическая лапа обработала оголенное мясо йодом. А третья наложила крошечный кусочек пластыря. Потом сработала антианестезия, и жжение усилилось многократно. Ди пронзительно взвизгнул.

— Пока хватит. Ну как тебе, Майкл? Эту игрушку я установил здесь не случайно. У меня было предчувствие, что в один прекрасный день ты вынудишь нас ею воспользоваться. Ты уже понял: она будет снимать с тебя кожу — по нескольку миллиметров за раз, то в одном месте, то в другом, оставляя достаточно времени, чтобы старые надрезы заживали. Таким образом освежевание твое никогда не закончится. Ты только представь — боль будет сопровождать тебя всю оставшуюся жизнь.

Ди всхлипнул. Глаза его словно остекленели.

Маус отвернулся, с трудом сдерживая спазмы в животе — завтрак так и просился обратно. Кассий мягко дотронулся до его плеча.

— Легче, — шепнул он.

— Ах, Майкл, Майкл… — проворчал Шторм. — Ты ведь сам затеял эти игры. И попробуй сказать, что тебя не предупреждали. Ты прекрасно понимал, чем рискуешь. — Слабеющей рукой он помахал Кассию. — А теперь займись веком.

Лицо Ди стало мертвенно-бледным.

— Господи, мое лицо…

Настоящие звери. Кассий рассмеялся — ни один речевой механизм не в состоянии издать столь зловещего звука.

— Сейчас у тебя появятся шрамы, — пообещал Шторм мягким, вкрадчивым голосом. — А для тебя это страшнее, чем сдирание кожи, ведь так? Кассий, подкорректируй программу так, чтобы получше его разукрасить. Отнесись к делу творчески.

— Проклятие! — вскричал Ди. — Гней…

— Да, Майкл, ты не на курорте. Ты в аду. В маленьком персональном аду. И ты сам в этом виноват. Ты ждал, что мы будем жалеть тебя до бесконечности. Но дальше так дело не пойдет. Мы уже не дети. И ты не одурачишь нас, как привык это делать. Мы знаем тебя как облупленного.

— Гней, только не лицо…

— Значит, ты расскажешь, почему Черный Мир так много Для тебя значит?

— Для меня это способ избавиться от… — Ди умолк. И больше не проронил ни звука.

— Кассий, прежде чем мы уйдем отсюда, расположи их так, чтобы они видели друг друга. И раздели звуконепроницаемым экраном, чтобы они не могли переговариваться. А пока расскажи мне, что ты нашел на Горе.

Кассий выложил ему все, что знал. Шторм изредка прерывал его вопросами или замечаниями. Когда Кассий дошел до старика-убийцы, он спросил:

— Сангариец?

Кассий кивнул.

Шторм повернулся к напуганному и красивому Майклу Ди.

— Так, значит, не зря распускали эти слухи. Ты сговорился с ними. Но этим тыне приобрел себе друзей, Майкл. — Он укоризненно помахал пальцем. — Давай, Кассий. Это становится все интереснее.

Через минуту Шторм пробормотал:

— Боюсь, после оплаты твоих переговоров мне останется только обратиться в отдел социального обеспечения.

— Очень может быть. Человека этого звали Рафу.

Шторм бросил озадаченный взгляд на Майкла. Ему показалось, что Ди чувствует разочарование и одновременно облегчение.

 — Не вижу в этом всем смысла, Кассий.

— А он есть. Слушай дальше.

И он пересказал то, что узнал от друга с Луны-Командной.

— Но почему этот таинственный сангариец ждал столько времени, чтобы расквитаться с нами?

— Думаю, он привык действовать очень скрытно. И прежде чем предпринять какой-то шаг, тщательно к нему готовится. Наверное, он за нами долго следил.

Шторм посмотрел на Ди.

— Это многое объясняет. Но не все. Я по пути это все обдумывал. И постоянно наблюдал. Путь был долог, поговорить было не с кем. В первую очередь я пытался представить, по какой причине человек может желать погибели для собственного брата, да еще настолько сильно, что готов ради этого снюхаться с сангарийцем. Но так ничего и не придумал. Каждый раз я возвращался к одному и тому же. Все, что я предпринимал против Ди, было ответом на его враждебные действия. Наш друг — изрядный сукин сын и все свои шишки набивал вполне заслуженно. Но ведь раньше он не питал к кому-либо личной вражды.