Глен Кук - Теневая Линия. Ловцы звёзд. Звёздный Рубеж

Итак, я вернулся к самому началу и еще раз все хорошенько обмозговал, старясь подобрать ключик к этой загадке.

Думаю, все началось с того, что ему хотелось рассчитаться с Ричардом Хоксбладом. Ты же был той подачкой, которой он задабривал эту тварь Дифа. Другими словами, это не совсем личная вражда. Здесь скорее сделка. Диф помогает ему добраться до Ричарда. А он помогает Дифу расправиться с тобой и с Легионом.

Шторм посмотрел на брата. Майклу явно стало не по себе.

— А какого черта он вообще связался с этим Дифом?

— Вот тут-то мне и пришлось как следует поварить котелком. Чтобы понять все, нужно вспомнить кое-что о твоем отце и матери. Ты ведь знаешь эту семейную историю. Они встретились на Префектласе. Когда они поженились, мать твоя ухе была беременна. Борис так никогда и не докопался, кто настоящий отец Майкла. Эмили упорно молчала. Так-то вот.

А теперь послушай мою версию. Эмили была от рождения сангарийской девочкой для удовольствий. Генотип не оставляет сомнений — ее вывели у Норбонов. Мы знаем, что она провела несколько лет в скитаниях и жила при этом с юношей, от которого, возможно, и родился Майкл. Он бесследно исчез после того, как твоя мать сошлась с Борисом.

В то же самое время исчез еще один человек, гораздо более известный. Король префектласского дна, которого мы называли Змей. Так вот, мой друг Бэкхарт утверждает, что Змей и Рафу — одно и то же лицо. Ну как, у тебя что-то вырисовывается?

— Кое-что — да. — Шторм провел рукой по носу. — Не нравится мне все это. Значит, Майкл не просто заключил с ними сделку, он — один из них. Ведь он — сын этого самого Дифа. Невероятно, но факт. На Префектласе встречаются ведь подобные гибриды, не так ли?

— И довольно часто. А судя по реакции Майкла, мы попали в самую точку.

— Да, пожалуй.

— Гней, я… — начал опять Ди и тут же затих. Слишком поздно — ему уже не могли помочь ни ложь, ни правда.

Нависло тягостное молчание. Маус принялся нервно расхаживать по комнате, поглядывая то на одного, то на другого.

— Да, вот теперь все встает на свои места. Мы знаем кто, знаем зачем и даже частично знаем как. Нам известно достаточно, чтобы нанести ощутимый удар, отбив у них Бенджамена и Гомера. Но, по сути дела, это ничего не меняет. Вероятно, нам уже не выкарабкаться.

— Мы могли бы прикончить нескольких Ди, — предложил Кассий. — Я выведал у Бэкхарта все относительно этого Дифа. До него нам не добраться. Он уже улетел из Метрополии и забрал все снаряжение на планету Первой Экспансии. Теперь во всей вселенной лишь один сукин сын знает его местонахождение — это он сам. Вряд ли мы сможем подкупить какого-нибудь дурака-сангарийца, чтобы тот перерезал Дифу глотку. Единственный способ — заманить его к нам.

— Майкл останется жив. Я дал ему слово. Но, может быть, вина его не так тяжела, как кажется.

— Хватит его оправдывать, Гней.

Шторм пропустил замечание Кассия мимо ушей.

— Здесь он и Феарчайлд будут в полной сохранности. Ты помнишь легенду о троянском коне? Я прикажу начать охоту за Сетом-Беспредельным. Если мы и его прихватим, этому Дифу придется вылезти, если он захочет, чтобы мы не вышли из игры.

— А Хельга? — спросил Маус.

— Хельга уже не та, что прежде, — сказал Шторм. — Разогрей-ка инстел, Маус. Мне нужно переговорить с Ричардом.

— У нас его нет. Волноводы полетели — спасибо другу Майклу, — сказал Кассий. — И с сейнерами контакт потерян. Придется подождать до возвращения в Крепость.

— Так что же мы здесь дурака валяем? Везите меня домой.

Маус развернул отцовскую коляску и протолкнул в узкий проход, который вел в корабельный трюм. За спиной у них доносились вопли Майкла.

Кассий снова запустил пыточную машину.

Жестокие люди. Безжалостные.

Маленькая яхта плыла в нормальном пространстве. Пилот терпеливо следил за гиперсканером. Они упустили свою жертву, но еще не потеряли надежду.

Кассий перешел в гипер, оставляя позади едва уловимую рябь.

Яхта повернулась, как игла компаса, и стала резко набирать скорость.

Глава тридцать седьмая:

3028 год н. э

Мойре исполнилось семнадцать, когда она получила приглашение. Ей стало страшно. Девушка уже наслушалась разных историй… Нет, даже Блейк ее не заставит… Или заставит?

У Мойры не было покровителя. Ей приходилось отбиваться от всех самой с тех пор, как погиб Фрог. Нрава она выросла сурового даже для эджвордской девушки. Но Блейк… Сражаться с полубогом?

Упрямцу Фрогу это по-своему удалось.

Она оглядела крошечную комнату, служившую когда-то пристанищем этому карлику и ставшую домом для девочки, брошенной теми, кто мог бы дать ей гораздо больше.

— Что мне делать, Фрог? — Она застыла на месте, ожидая ответа от призрака.

— Ступай туда, девочка. А если этот ублюдок попытается, врежь ему так, чтобы нос через задницу выскочил.

Выбора у нее не оставалось. Блейк в Эджворде — хозяин. Если не подчиниться, ее уволокут силой.

Готовясь к встрече, по возможности делая свою внешность непривлекательной, Мойра еще раз оглядела комнату. Охваченная безотчетным страхом, она смутно предчувствовала, что видит эту комнату в последний раз.

Мойра превратила ее в музей, святыню, хранящую память о сумасбродном карлике, которого прозвали Фрог[3] — настоящего его имени она не знала. При жизни его Мойра не могла открыто выразить свою любовь. Она знала, что подобное проявление чувств лишь смутит Фрога. Зато сейчас, достигнув самого романтического возраста, когда воспоминания ее становились все более смутными и идиллическими, она все больше его обожествляла.

Мойра не вписывалась в черную общину Эджворда. Ее воспринимали как местную экзотику или «приблудное чадо» старого Фрога. Последнее обстоятельство, если добавить к этому, что призрак безумного карлика постоянно заглядывал ей через плечо, больше всего отпугивало от нее людей.

Старик Фрог стал городской легендой. Эджвордцы хвастались перед чужаками Человеком, Покорившим Теневую Линию. Они отбуксировали назад его краулер и сделали из него мемориал. И все-таки на его имя реагировали нервно.

Сумасшедший был мертв и канонизирован. Но ум его был болен, и они боялись, что у Мойры та же болезнь.

Они не знали, как с ней разговаривать, как вести себя в ее обществе, а потому просто шарахались от нее. Она выросла изгоем, не получившей общественного признания затворницей, предоставленной собственным мыслям. И та атмосфера опасливого ожидания, которую создали вокруг нее горожане, породила то, чего они так боялись.