Ветер странствий (СИ) - Ольга Ружникова
Чем луна лучше солнца? Таинственная и загадочная? Элгэ ее не то чтобы боялась, но испытывала тревогу — всегда, с раннего детства. Еще прежде бессонных ночей — в ожидании родителей.
Долгие, как вечность и сама смерть, ночи у окна. Как смерть и как горе. Когда бездонное небо покинули облака, зато луна наливается темной, жадной силой…
Философы говорят, у пятнистого светила ночи нет собственного света. У солнца есть, у звезд — тоже, а вот у луны — нет. И если когда-нибудь солнце исчезнет — не станет и ее. Как воспитанниц Кармэн — без ее защиты. Даже считавших себя умнее покровительницы.
— Ваш хозяин пощадил хоть одну… лучшую любовницу подлунного мира?
— При мне — никого. И другие, кто живет здесь дольше, говорят, что и раньше — нет.
— Тогда — зачем?
— Неужели лучше просто умереть?
Лучше — не «просто». Лучше — перегрызая горло врагу. А еще предпочтительнее — глотку порвать, а самой выжить.
Но если уж нет выбора — так хоть не вымаливать пощаду. Особенно, если никому до тебя это не удалось.
Дикий звериный вопль потряс особняк. Мари рывком прижалась к боку Элгэ. Та инстинктивно-защищающим жестом обвила дрожащие плечи следующей жертвы Кровавого Пса.
Бабы вздрогнули. Кто-то явно, прочие — внутренне. Одна рухнула на колени, воздела руки и лик к равнодушному потолку. К розовым расписным перекормленным детишкам с крылышками.
Еще несколько даже не отвлеклись от вышивания — шелком и золотом. Привыкли.
Если здесь найдется голодная тварь — Элгэ почти готова сдаться ей на прокорм. Та хоть просто жрать хотела.
Увы, твари заняты. А Юстиниан упокоен окончательно и бесповоротно. Навеки.
Надо было нарушить побольше клятв.
— Началось… — прошептала девочка.
— Сколько это продлится? — простонала одна из новеньких. Чуть старше Мари.
Наверное, купленная или сворованная после седьмого дня прошлой недели.
— До утра, — равнодушно дернула плечом ближайшая вышивальщица.
— Что… что она сделала⁈ — слезы навернулись на прекрасные глаза.
У Поппея все невольницы — красавицы. Другие на его вкус просто не подойдут.
— Какой-то гладиатор подарил ей апельсин.
— И всё⁈
— В прошлый раз была разбитая пиала… — всхлипнула Мари.
3
Элгэ еще никогда не была в настоящей тюрьме.
Монастырь с благожелательнейшими в подзвездном мире инокинями — это никак не тюрьма. Там узнице не хватало только новых книг и свободы.
Вилла принца Гуго — это плен со всеми вытекающими. Но не тюрьма и не пыточные застенки.
Впрочем, вилла могла ими стать. Просто шанса не выпало.
Но герцогиню Илладэн никогда не запирали в подлинной камере. В соседней с пыточной. Где слышно всё.
И, наверное, было бы легче — окружай Элгэ сейчас солома, нары, грязный чан для… отходов. Или вонючая дыра в полу. Но всё, что здесь есть, — это прохладный бассейн, тончайшие шелка и восточные ковры.
Отныне герцогиня Илладэн станет спать только под открытым небом. Или в палатке. А купаться — исключительно в открытых водоемах.
Дверь заперта. За ней — холуи Поппея Августа. И они, в отличие от гуговцев, не пьяны. И не разжирели.
За окном — тоже солдафоны. Вышколенные. И леопарды с собаками. Натасканными. И голодными.
Что остается? Пройти сквозь стены, пол или потолок?
Не помешало бы оружие. Но всё, что удалось спрятать, — острая шпилька. Ею можно убить, но лишь одного. Причем — неожиданно.
А вот пробиваться сквозь хоть полдесятка солдат… лучше, чем совсем безоружной. Но хуже, чем с самым завалящим кинжалом. Даже самым тупым — выделки Центральной Ланцуа. Или Южной Ритэйны.
Шелка на стенах, шелковые туники рабынь. Шелковые наряды наложниц…. тоже не свободных. Мерзко переливается лимонно-желтый шелк на самой Элгэ! Полупрозрачный.
Ей идет зеленое. Или алое. Черное, темно-фиолетовое, лиловое. Особенно — бархат. Но не желтое и не розовое!
Впрочем, так меньше шансов на внимание… господина, чтоб ему! А еще лучше подошел бы глухой северный наряд Ритэйны. Или восточный — с закрытым лицом. И плевать, что в нем тут от жары живьем сваришься.
Где-то далеко — не дотянуться! — солнце играет на башенках Арганди…
Не дотянуться — потому что Арганди уже нет. Кто именно его разрушил — гуговцы или регулярная армия Ормхеймского Бастарда? Как когда-то — Вальданэ. И Ильдани.
Зато где-то есть море! Не Сантэйский залив, а настоящее. Изумрудное, бирюзовое, лазурное — под ослепительно-сапфировым небом! Уж его-то точно никому не загубить. Ни море, ни небо.
А на берегу рубинами горят гранаты…
А если нет ни Арганди, ни самой Дамарры, ни Вальданэ, ни Ильдани, ни даже родового замка Илладэн? А теплое, ласковое море — невозможно, недостижимо далеко? Никуда не выйти и никого не спасти? Сейчас.
Значит, всё — потом.
Свернуться клубочком — усталой пантерой. Или змеей — в Квирине больше подойдет это обличье. А уж для насквозь прогнившей Сантэи… Она — как переспелый фрукт. Внутри уже смердит червями.
Элгэ поудобнее устроилась на пушистом ковре. Потянула под голову розовую подушку-пуфик.
— Что ты делаешь⁈ — изумленно захлопала ресницами будущая жертва Кровавого Пса. Под звериный рев нынешней.
— Не видишь? — дернула плечом давно покойная герцогиня Илладэн. — Спать ложусь.
— Сейчас⁈
— Да. Сегодня тебе зелье не понадобится. Сварим завтра. А сегодня я высплюсь.
В глазах девчушки отразилась вся чудовищность поведения самозванки-банджарон. Увы, Элгэ всегда было плевать на мнение других — кроме самых близких. Но Александра ее сейчас не видит, Кармэн бы поняла, а Алексис и Диего сами поступили бы так же. И Виктор. И, наверное, Октавиан.
А вот утонченный Лоренцо наверняка был бы шокирован. Не меньше Мари. Если даже не больше.
Спать, спать, ничего не видеть и не слышать. Хоть ненадолго. Когда-то Элгэ боялась не проснуться в случае опасности…
…Стремительной стрелой — бегство через Эвитан. Замок Адор, вилла Амерзэна, особняк Мальзери, табор банджарон…
Теперь Элгэ проснется — можно не беспокоиться. А пока пусть будут сны. Про Илладэн, Вальданэ, Дамарру и Арганди. Про море, солнце, вишневые сады и алые гранатовые рощи…
Глава 5
Глава пятая.
Квирина, Сантэя.
1
Проснулась Элгэ мгновенно, рывком. Арганди исчезает в туманной дымке — больше характерной для Ритэйны. Или Лиара.
А в сантэйской реальности окружают осточертевшие шелковые тряпки и хнычущие гаремные бабы.
Больше не вышивает никто. Многие плачут. Другие молятся. Третьи — и то, и другое. Остальные — кто молча
