Октоберленд - Альфред Анджело Аттанасио
Нетте попыталась ударить гоблинов ножом, вспороть эти тельца. Но воздух вокруг них был слишком плотен от вибраций их силы. Если бы она посмела подойти к ним вплотную, все ее жезлы силы полопались бы, и она свалилась бы перед ними, беспомощная, с маркграфиней на руках.
Вместо этого Нетте ударила ногой в окно у них над головами, задвижка отлетела, и рама распахнулась. Убийца бросилась вперед и успела высунуть маркграфиню за окно, как раз когда лопнули последние жезлы силы, выпуская Чарм.
Джиоти схватилась за покрывавший стену плющ на неровностях кирпича, а Нетте успела выдохнуть:
— Берегись Н’драто — меня больше нет…
Резкий порыв воздуха захлопнул окно — Чарм Нетте выдохся, и гоблины телепатически притянули ее к себе. Дымчатое плетение серебристых волокон затуманило треснувшие стекла, и Нетте раскрыла рот в крике — но крика не было. Личиночные яйца у ее ног лопнули, и сквозь ноздри их дым устремился женщине в мозг. В спинном и головном мозге забурлили воды огня, содержавшие миниатюрные молнии ее мыслей — все ее существо задрожало под воздействием изменений самой ее души.
Дверь в комнату распахнулась, ворвались Поч и Шаи Малиа, лавируя среди разорванной паутины.
— Милые — чего вы так испугались? Почему так съежились? — вскрикнула Шаи Малиа.
— Джиоти! — закричал Поч. Он бросился к стоявшей перед окном на коленях женщине, потянул ее за короткие седые волосы. — Что ты сделала с моей сестрой, убийца?
— Из окна! — закричала Нетте. — О боги, я потеряла ее! Она для нас потеряна!
Поч распахнул окно и увидел дорожку оборванного плюща, где Джиоти слезла по стене замка. Между черными кипарисами не было и следа ее.
— Что я наделала? — выла Нетте. Обливаясь слезами, она глядела на гоблинов — то есть на крошек-эльфов — и моляще протягивала перед собой руки. — Простите меня, Милые! Простите!
Шаи Малиа присела рядом и прижала голову плачущей убийцы к своей груди.
— Тише, тише. Милые тебя любят — и у тебя еще будет время показать, что ты их тоже любишь.
7
СТРАШНАЯ ЛЮБОВЬ
Самолет только сел в международном аэропорту Ньюарка и еще не зарулил на стоянку, как Мэри Феликс уже была на ногах и направлялась к выходу. Она обрадовалась, когда ее остановила стюардесса, потому что женщина с льняными волосами, призрак, который мелькал перед ней в течение всего полета, к другим не приближалась. Во время спуска бледная фигура исчезла совсем, и вместе с ней исчезла прохладная энергия осени, окружавшая Мэри почти всю дорогу. И все равно Мэри боялась, что фантом в любой момент может вернуться, и она была среди первых, кто вышел из самолета.
— Мэри! — Низкорослым пастор с курчавыми седыми волосами замахал ей рукой, и на миг вокруг него вспыхнуло солнечное гало. — Мэри Феликс!
Она смотрела на него с испугом, опасаясь, как бы и он не оказался призраком.
— Вы едете в Октоберленд, — сказал серьезно священник, подходя к ней. — Я послан вас туда сопровождать. Прошу вас, дорогая, пойдемте со мной.
Мэри попятилась мимо ряда пластиковых сидении, в груди был сосущий вакуум.
— Как вы меня нашли?
— Нашел? — Священник весело улыбнулся. — Мы были с вами все это время! — Он протянул руку. — Я — Овен, первый в круге, и потому первый, кто должен вас встретить и представить остальным. Но вы уже знакомы с Девой — той женщиной, место которой вы вскоре займете.
Понимание щелкнуло в мозгу, как выравнивание сил, как что-то магнитное, материальное.
— Этот призрак — она из ваших…
— Была одной из наших. — Овен сделал жест рукой в сторону скользящих дверей выхода. — Пойдемте, Мэри Феликс, и я расскажу вам все, что вы хотите знать.
Мэри замялась. Она доехала сюда, чтобы встретиться с Ноксом, посмотреть, что может она сделать, чтобы выручить своего спасителя Бульдога. Но теперь, когда она прибыла, страх сгущался.
— Все это так для меня ново — магия, — призраки, даже мое собственное тело. Вы знаете, я на самом деле совсем не так молода.
— Мы знаем. — Овен ласково улыбнулся, и когда он взял ее за руку, электрическое тепло забилось в ее теле пульсирующим зарядом благоденствия. — Мы помогли оживить вас в лесу совсем недавно. Вы не помните?
— Я была не в себе. — Она позволила вывести себя из аэропорта к поджидающему на стоянке такси. Хотя утро еще не выпустило солнце в небо, воздух был плотным и душным. На востоке, над диспетчерской вышкой, горела Венера — утренняя звезда, фитилек на фоне последних синих теней ночи. — Куда вы меня везете?
— Как куда? В Октоберленд, конечно. — Овен подсадил Мэри на заднее сиденье машины и сам сел рядом. — Наш водитель — тоже член ковена. Ее зовут Телец.
Водитель — широкоплечая черная женщина с большими бычьими глазами и приклеенной улыбкой, тронула с места раньше, чем священник успел закрыть дверь.
— Милая, у тебя вид напуганный. — Она блеснула улыбкой через плечо. — Не надо. Октоберленд создан для жизни и веселья.
— У Девы вид был не слишком веселый — и не живой тоже, — решилась сказать Мэри и была поражена неожиданным смехом водителя и пастора.
— Каждый должен умирать. — Телец подмигнула в зеркало заднего вида. — Кроме Хозяина. Он будет жить и танцевать вечно.
— Нокс, — сказала Мэри.
— О нет, дорогая, мы никогда не называем его этим именем. — Овен наклонился и твердо стиснул ее руку. — Он — Хозяин, именно потому, что никогда не умрет.
— Умер даже Иисус, — возразила Мэри, приподняв бровь и глядя на Овна. — Вы священник. Как вы можете называть хозяином или господином кого-либо, кроме Христа?
Снова радостный смех заполнил салон.
— Я банкир, — сообщила Телец, — но я не поклоняюсь деньгам. Овен — священник. Его дело — сирые и убогие, но не Иисус дает ему силу исцелять болезни и менять людям жизнь. Это магия Хозяина.
— Конечно же, вы понимаете, — подхватил Овен. — Посмотрите на себя. Вы просто подросток. Разве чудо превратило вас из старой карги в юницу? Совсем нет. Это наука, которую мы лишь смутно воспринимаем, но все же наука. И по этой науке Хозяин никогда не умрет.
— А вы? — холодно осведомилась Мэри. — А Дева? Почему этой науки достаточно лишь на то, чтобы одному только Хозяину сохранить вечную жизнь?
— Да она склочница! — рассмеялась Телец. — Ох и повеселишься ты с Хозяином! Ох и повеселишься!
На забитом машинами виадуке над камышовым болотцем и зелеными лужами химических отходов пастор спросил:
— А
