Александр Лукьянов - Раб сердец

— И я! Я тоже! — загудели стоявшие рядом.

— Почему же в «вашу Рать»? — удивилась Внята. — В нашу!

… — Значит, так… — Внята Тихая обвела сидящих за круглым столом тяжёлым, хмурым взглядом. — На всех наших советах мы всегда слушали, слушаем и впредь будем слушать Учителя. Мы привыкли к тому, что он всё знает и никогда не ошибается (помолчи, пожалуйста, Бран!). Пусть же сегодняшнее собрание станет единственным исключением, когда ему слова мы не дадим (молчи, прошу). Потому что сегодня я предлагаю раз и навсегда запретить Учителю появляться где-либо без надёжной охраны. Ждан, покажи.

Ждан Ратник швырнул на стол панцирную пластину.

— Почти пробита. — злобно сказал он. — А вот и наконечник, водяные его ковали. Острее бритвы, гадёныш. Эй-эй, в руки не берите, не видите — синим светится, верно отравлен.

— Обсуждать будем? — осведомилась Внята. — Учитель, тебе не давали слова… Нет других мнений? Значит, решено — никаких хождений в народ, пока не будет обеспечена полная безопасность. А уж этим я займусь со всей ответственностью, клянусь, дорогие мои братишки и сестрёнка!

К дому, где поселился Бран, приблизились люди в распахнутых куртках, из-под которых выглядывали белые праздничные кафтаны с вышивкой. Тёмные кисти с крепкими пальцами резко оттенялись белизной рукавов. Первым степенно шествовал широкоплечий седобородый старец. Он нес пред собою что-то громоздкое, завернутое в расшитое солнечными кругами полотно.

За старцем следовала тройка парней. Они были похожи друг на друга и в то же время напоминали лицами старика, так что мысль о родстве сразу приходила в голову всякому, кто их видел. У каждого в руках тоже было по свёртку разных размеров. Парни, раскрыв рты, оторопело рассматривали простой дом, старое крыльцо, серые ставни, гнёзда ласточек, что во множестве ютились под крышей.

— Доброго дня, почтенные! — сказал десятник ратников, охранявших крыльцо. — Позвольте спросить, кто такие?

— Нам к Брану! — разом заговорили парни, широко и белозубо улыбаясь. — Вот с отцом прибыли Учителя поздравить с победою, поклониться от всех мастеров города, поблагодарить за освобождение Поползаевска от лешелюбов! Да от трудов своих подарки принесли!

— Что за подарок?

— Уж прости, — старик вежливо отвёл руку десятника от свёртка, — дар показывают тому, кому он назначен.

Вдруг ратники расступились. Десятник замолчал и поспешно сошёл с крыльца, уступая место новому лицу. Это был Стрёма Кулак. Узнав, в чем дело, Ученик Брана пристально всмотрелся в пришедших.

— Но хотя бы сказать, что несёте, можете?

— Доспехи на витязя для защиты от вражьего оружия чешуйчатые, меч да копьё.

Кулак хохотнул.

— Доспехи, говорите? Это кстати после вчерашнего. Что ж, попробую узнать, не занят ли Бран. Коли время есть, обязательно примет. О ком доложить?

— Скажи, оружейник Свара с сынами ждут.

Кузнецы встали у крыльца так, чтобы не мешать никому и терпеливо ожидали.

Через несколько минут Стрёма выглянул из-за приотворённой двери и позвал:

— Ну, железного дела умельцы, проходите, Учитель ждёт!

Свара глубоко вздохнул, даже сквозь потемневшую у горна кожу стал виден румянец волнения. Он оглядел себя, сыновей и с достоинством поднялся по скрипучим ступеням крыльца.

Бран принял их в большой, чисто выбеленной комнате. По квадратным пятнам на полу было видно, что когда то здесь лежали ковры. Ветер прохладными струйками влетал в в приоткрытые окна и тихонько шевелил бумаги, которыми был завален большой стол. Большой ворон, важно разгуливавший между бумаг, склонял голову и смотрел то в один лист, то в другой. Рыжий пёс дремал под столом, вытянув лапы. Колыхались складки голубого занавеса, скрывавшего дверь в стене напротив.

Справа от стола стояли оживлённо беседующие люди. Свара сразу выделил среди них одного, на вид старше остальных, говорившего меньше прочих, с тенями под усталыми серыми глазами. Именно ему, положив свёрток на пристенную скамью, Свара поклонился в пояс. Сыновья последовали его примеру.

— Здравствуйте, здравствуйте! — утомленно улыбнулся Бран уголками губ. — Присаживайтесь, рад встрече. Чему обязан ею?

— Пришли сказать спасибо от своей семьи и от всех тружеников Чистограда!

— Мне-то за что? Братство благодари. А что ж до начала осады из города не ушли? Выжидали, чья возьмёт — наша или правительства? Хотя да, правильно, не все ли вам, мастеровым, равно, Братству мечи ковать или лешелюбам… Лишь бы платили побольше? А?

Свара обиженно выпрямился, пожевал губами, и поглядел на Брана с укоризной.

— Не все горожане — лешелюбские блюдолизы, Учитель, не все памяти лишились, есть еще люди, у кого болит душа за родное. Я ещё для наших рунских полков Чёрного воинства ковал оружие. Думаю, и сейчас кое-кто из твоих ратников носит в ножнах мечи старой закалки.

— А при лешелюбских властях не ковал клинки? — насмешливо пропела Внята Тихая.

— Ни одного! — решительно ответил Свара. — Много наших лучших мастеров покинули город, уехали в закатные страны. Так что теперь многие рунские мастера куют мечи для врагов наших. Увидишь на вражьем воине шлем, сработанный где-нибудь в Каменьграде, эх, скажешь, работа иностранная! А сладил тот шлем рунец из Чистограда, что за гроши машет молотом где-то в чужих краях. Или привезут купцы из Серой Гавани на продажу нам стальную мелось, начнут хвастать качеством, цену заломят немалую, а ведь не признаются, что вещи эти наши братья ковали…

— С-сволочи лешелюбские! — прошипел Зор Меньшой. — Давить, как вшей!

— Ясно, как день. — закивал Бран. — Двадцать пять лет, как Рунь «освободили от чёрного угнетения» и первым делом закатные лешелюбы и рунские предатели-«народправцы» решили уничтожить ремесло — не только затем, чтобы мастеров забрать, но и чтобы ослабить нас. Им Рунь потребна дающая хлеб, скот да рабов, а сама остающаяся нищей и пьяной. Чтоб приехал с Заката какой-нибудь мошенник с дрянными тряпками или дешёвым вином, скисшим год назад, да выменял на эту дрянь чистое зерно, тонкую шерсть, чтоб заманил в рабство наивных простаков, покорных и сильных! Вот почему «освободители» закрыли в Чистограде все ткацкие мастерские, порушили кузницы.

— Верно, Учитель! Так и мы думаем! Ведь мы, кто остались, так вовсе обнищали. Не на кого работать, не от кого плату за труд получать. Я замки чинил, вёдра лудил, ножницы точил, кастрюли латал, когда стали закрывать оружейни. С хлеба на воду перебивался, а оружия не делал. Да сами подумайте, зачем лешелюбам военное снаряжение? С кем, против собственного безоружного народа воевать? А для такого дела достаточно было купить у каменьградцев кинжалы и кожаные панцири.