Сергей Никшич - Люди из пригорода

– Ты бы как-то заглянула ко мне на огонек, – предложил на прощание Назар.

Надо сказать, что усы у него были такие густые и длинные, что губ его почти не было видно и казалось, что он разговаривает, не раскрывая рта.

«Так и есть – нечистая сила», – подумалось Маринке и она, выхватив из его рук пакет, взбежала по ступенькам и громко захлопнула за собой дверь.

– Чаю! – раздался из кабинета начальственный рык. – Чаю с пятирчаткой! Полдня она прогуливается по свежему воздуху, и сочувствия нету в ней ну ни на грош…

От такой черной неблагодарности на глазах у Маринки выступили слезы, а горло сдавил горький комок, готовый взорваться громким плачем. Но она сдержалась и даже быстро заварила Голове чай, и тот, как и планировал, часа два или три сибаритствовал на диване, предаваясь размышлениям и поглядывая на пушистые снежинки, которые плавно исполняли в воздухе свой первый и последний вальс на пути к и без того заваленной снегом Горенке. Впрочем, его послеобеденный кайф вскоре был испорчен: Голове стало казаться, что снежинки то сворачиваются в белоснежную фигу, которую кто-то невидимый ему тычет, то в них просматривается подозрительная зелень, от которой до Васькиной наглой улыбки – рукой подать. Голова беспокойно заерзал на диване, видение исчезло, но безмятежный отдых был испорчен. А тем временем на улице стемнело и подозрительные тени замельтешили под окном кабинета. Голова даже расслышал мяуканье, правда, он не был уверен, что мяукал именно Васька. Подчиненные о чем-то переговаривались вполголоса в своей комнате и, вполне возможно, замышляли какую-то против него, Головы, гадость, посетителей не было, потому как мужики по возможности обходили сельсовет десятой дорогой. Одним словом, тоска.

– Маринка! – позвал Голова секретаршу, чтобы неожиданно ее за что-нибудь ухватить и немного развеяться, но та учуяла в хорошо знакомом ей голосе игривые нотки и не подала признаков жизни.

«Домой что ли пойти? – думал Голова. – Так и там не все слава Богу, Гапка, как неукрощенная, вырвавшаяся на свободу пантера, да еще мощностью в пятьдесят кобыльих сил. Вот мне бы скинуть годков так двадцать, тогда бы я… И ведь предлагал же тогда черт бессмертие, но я был в тот вечер не в форме и не среагировал. Что делать?».

Но тут подчиненные зашуршали и засуетились, и Голова понял, что они собираются разойтись. Кукушка скучным голосом, словно и ее заела тоска, прокуковала шесть раз, раздался скрежет – Тоскливец как человек аккуратный завел ее перед уходом с работы, хлопнула дверь, и Голова остался в помещении совсем один, без особых денег в кармане и без особых перспектив на счастливое будущее. Он встал, включил свет и подошел к зеркалу. Из него настороженно смотрел осанистый, упитанный мужчина в самом, как подумалось Голове, расцвете сил и с шапкой темно-русых волос, которые еще не полностью уступили предательской, отвратительной седине. Впрочем, рассматривать себя Голова не любил, потому как настроение это занятие не улучшало. И тут вдруг Голова почувствовал, что из зеркала на него смотрят не только собственные глаза: что-то белое, как густой туман, словно невеста в фате и белоснежном платье, притаилось за ним и ехидно читало его мысли. Сердце Головы тревожно сжалось и застучало так, как будто сорвалось с цепи. От страха он вспотел, проклиная себя оттого, что не покинул присутственное место вместе с подчиненными, и как всегда, испытывая глубокую жалость к самому себе. Оборачиваться и тем более встречаться глазами с тем, что стояло за ним, ему не хотелось, но ужасная, прямо-таки загробная тишина доводила его до умопомрачения и он наконец сделал шаг в сторону диванчика, чтобы в случае чего рухнуть на него, закрыть глаза и ни за что их не открывать до самого утра, когда заорут петухи, а затем, чертыхаясь с мороза, в сельсовет притащится вся братия. Но раздался тут мягкий, нежный и хорошо знакомый ему голос:

– Поверить своим глазам не могу, неужели ты меня боишься? Меня?

Голова заставил себя развернуть торс и обнаружил, что на него насмешливо смотрит Галочка, которой он увлекался, когда заканчивал безымянный факультет в Политехническом. Каштановые волосы, как и тогда, струились по ее точеным плечам, а добрые и веселые глаза, казалось, испускали невидимые, ласковые лучи, которые тут же захлестнули Голову океаном искренней нежности, и он бросился к ней, чтобы ее обнять, – но обнял лишь густой туман, из которого на него смотрели ее смеющиеся серые глаза, и с ужасом осознал, что настал теперь такой период его жизни, когда он, Голова, общается преимущественно с призраками.

– Так ты это… Тебя как бы нет, а? Или ты все же есть? – с надеждой в голосе спросил Голова, который, памятуя об их дружбе, вознамерился уже было повеселиться со старой знакомой на служебном диванчике. И к его неописуемой радости до него вдруг дошло, что таинственный туман на самом деле не что иное, как фата, а Галка – самая что ни на есть настоящая – стоит перед ним, и он бросился к ней и крепко обнял как будто и не бывало тех тридцати лет, которые прошли с тех пор, как они виделись в последний раз. Когда он окончательно убедился, что Галка настоящая, без обмана, Голова решился наконец спросить:

– А почему ты в фате? Ты что замуж выходишь?

– Выхожу… За тебя.

– За меня? Так ведь я это… Уже женат.

– Ну и что? Я слышала от местных, что у вас не лады, а коли так, то для чего вместе жить? Браки они, Васенька, совершаются на небесах, и не надо гневить небо жизнью с чужим человеком… А я… Я ведь всегда была для тебе тем, чем ты хотел, – невестой, сестрой, шлюхой, твоей матерью… Только женой твоей не стала… Без тебя прожила свою жизнь. Но, впрочем, так ни с кем и не сошлась.

– Одна!!? – с изумлением вскричал Голова. – Ты, красавица и умница, у которой я списывал контрольные, прожила все эти годы одна?

– Одна.

– И чем же ты занималась?

– Писала научные статьи. И при этом мечтала, что вот-вот раздастся телефонный звонок – номер телефона у меня все тот же, и ты… Но телефон все молчал, как надгробный памятник на заброшенном кладбище, и я вот решила…

– И правильно, правильно, – закудахтал совершенно сбитый с толку Голова.

Он был действительно очень рад снова увидеть Галочку, которая никогда ни в чем ему не отказывала, за что он ее очень любил. По этой же причине он на ней и не женился, за что и клял себя последними словами, пока окончательно не забыл о ее существовании. Но теперь, видя ее в фате, после всех мытарств, которые ему довелось пережить из-за строптивого Гапкиного характера, сердце Головы тревожно сжималось и инстинкт самосохранения, тот самый, который тогда гнусно подвел его и не позволил на ней жениться, снова принялся за свое и в паре с внутренним голосом стал предупреждать Голову об опасностях, которые таит в себе второй брак.