Владимир Лещенко - Девичьи игрушки

Человек встретился взглядом с Балицким и, чуть поклонившись, отвернулся.

И показалось Юрию, что уж больно злым на мгновение стало его лицо, и без того жуткое из-за шрамов.

– Вахмистр у тебя, пан Подкова, – бросил он, почему-то поежившись, – звероликий больно…

– Что есть, то есть, – кивнул сотник. – Басаврюк – он такой. Три года веслом на султанской галере махал. Но рубака славный – волу одним махом голову сносит.

Балицкий хотел было возразить, что и волы, мол, разные бывают, но тут внимание его привлекла странная сценка.

Один из татар бросил глодать бараний мосол и, сцапав флягу, опрокинул в глотку.

Балицкий только что рот не открыл. Да и соседи тоже изумились.

– Батыр, ты что?!

– Тебе ж нельзя, у тебя вера басурманская!

– Э-э, братка, – проблеял козлом татарин, – неправильно говоришь. Мухаммед про горилка не сказал, Мухаммед про вино сказал!

И опять что-то кольнуло маршалка.

Нет, видал он, конечно, всяких магометан. И вино пили, и бузу: хоть обрезанные, а тоже люди. Но все ж…

В углу, словно подальше от света, сидело четверо здоровяков. Если люди пана Подковы были просто заросшие и давно небритые, то эти, наверное, и не брились никогда.

На двух из них были драные и грязные малиновые кафтаны с широкими желтыми застежками поперек груди. Балицкому такие кафтаны тоже видеть доводилось – на смоленских рубежах.

– Вижу, пан сотник, у тебя в сотне и москали есть? – проверил он догадку.

Подкова чуть усмехнулся. Ответил не сразу.

– У меня в сотне, твоя милость, вояки добрые есть, – выдал наконец.

Балицкий подумал, что, может, пожалуй, это и правильно: по нынешнему времени верный да храбрый боец стоит дорогого, и недосуг разбираться – в костел он ходит аль в церковь греческую. Вот, говорят, у какого-то пана под Львовым в сотниках ходит вообще доподлинный жид.

Только… откуда бы стрельцам в Литве взяться? Верно, беглые – и никак иначе. А беглый солдат – солдат ненадежный: видал он таких в германских землях, целыми полками от неприятеля к неприятелю бегали…

Ну да ладно, чего он себе голову ломает? Это ж не его люди, а Подковы!

Они вернулись, спугнув одного из княжеских шляхтичей, что в кустах делал дела, которые даже король никому иному поручить не может.

И вновь пошел пир. И поднимались кубки, и говорить речи хвастливые да длинные.

А Юрий Балицкий все не мог отдаться этому веселью, редкому в нынешние времена.

За свою долгую, без малого полных шесть десятков лет жизнь, Юрию Балицкому с кем только воевать не доводилось – от служащих царю и князю московскому диких степняков до своего брата-шляхтича, который хоть и лыцарь честный, а иногда такое придумает, что хоть вешайся! Если б не был чуток да внимателен, не дожить бы ему до сего дня.

И этот странный сотник, свалившийся как снег на голову со своей сотней, и его молчаливый гигант-поручик, языка не знающий; и татарин, что хлещет сивуху, будто конь. Стрельцы опять же. Или уже и в самом деле старик он уже, что по старости своей всего боится?

Да нет, времена сейчас такие, недобрые, и похоже, что конца им пока не видно.

Вот уж пятый год воюет с короной польской и литовской великий и страшный гетман, шляхтич черкасского староства, Зиновий-Богдан Хмельницкий. И хоть враг он Речи Посполитой, но враг, какого другом иметь бы!

Велик должен быть дух человека, уже шестой год шатающего вторую (а там, как знать, даст Бог и первую) державу Европы. Какая смелость! Какая вера в свое предназначение!

Да ведь поначалу не шибко даже и возмущался Балицкий на Зиновия-Богдана, коего мимолетно знал по Франции, где дрались они в войсках принца Конде против кальвинистов. Известное дело – шляхта бунтовала всегда. И даже когда в 1648 году в двух битвах побил-разметал Хмельницкий Потоцкого и побил шляхтичей – даже тогда пан Юрий думал: все на этом кончится. Подпишут привилегии казакам на сейме, и пойдет как прежде.

И лишь узнав, что сам гетман Потоцкий и восемь тысяч шляхтичей татарам в добычу достались, понял: не бывать теперь миру. Победу простили бы. Но двух коронных гетманов битых и двух битв проигранных не спустит шляхетство, даже будь Хмельницкий самим королем!

Вся Речь Посполитая тогда замерла в страхе. И было от чего – наверное, и сам гетман Богдан не ожидал, как отзовутся его победы!

Лишь пошатнулся порядок, как из бедных хатенок да запорожских куреней вырвалась отточенная вековыми муками мужицкая ненависть. И пошла платить злом за зло, мерой за меру. И заметалась гордая шляхта, как курица по двору, когда ее хозяин на похлебку ловит.

И вот теперь все чаше думает Юрий Балицкий (думать его в коллегиуме все ж научили).

Как бы не принять Речи Посполитой судьбу Германии, где до половины народу легло в землю, а в иных местах и лишь каждый десятый уцелел.

Сам пан Юрий одиннадцать лет, если сложить вместе, на той войне провел. Уж погулял с польскими хоругвями от Эльзаса до Чехии. Видел он и города, спаленные подчистую, а прежде великие да знатные. Видел и совсем жуткое – часовни, сложенные из людских костей. Столь много их было, что захоронить уже по-христиански у уцелевших сил не было. Помнит, как шли остатки их разбитых сотен верховьями Рейна, и за месяц без малого ни одного живого человека не встретили – одни лишь трупы, лисовинами и собаками обгрызенные.

А пир покуда тек своим чередом.

Множество кур и гусей пошли под нож. Яичницу из двух сотен яиц прожорливые дворяне широкими кинжалами изничтожили с не меньшей быстротой, чем перед тем куски сочной свеженины. Копченые вырезки, окорока, колбасы, хранившиеся с зимы, исчезали, едва коснувшись стола.

Князь ел мало, а пил еще меньше. Зато расспрашивал Подкову о делах литовских, какими интересовался, да еще о том, что в коронных землях творится. Подкова, по его словам, прежде чем двинуться на Подолию, был и в Кракове с поручениями.

– Ну твоя милость, говори, спокойно ли?

– Да нет, ясновельможный, в коронных землях свои беды. Да еще какие… Александр-Лев Костка, сын покойного Владислава Вазы, несколько недель назад убит по приказу краковского епископа.

– Как?! – воскликнул потрясенный князь. – За что?! Почему?!

– Он поднял мятеж. Да еще для чего-то, назвавшись полковником Наперским, всюду разослал подложные королевские универсалы и подлинные универсалы гетмана Хмельницкого. Звал хлопов к оружию, затем со своими людьми двинулся к венгерской границе, – коротко изложил Подкова. – Сумел, хоть людей было мало, захватить замок на берегу Дунайца, на самой границе с Венгрией, и призвал на помощь князя Ракоци. Но мадьяр промедлил, а краковский епископ, не мешкая, собрал войска и взял замок. Да и посадил Александра-Льва на кол.