Владимир Лещенко - Девичьи игрушки

Все может князь Остророжский. Он только в войско коронное дает тысячу конницы и две тысячи пехоты. Да у него самого гайдуков четыре тысячи. И вся шляхта на его землях, хотя и уважаема им, но ведает: захочет сюзерен и нет шляхтича. Выкинут его вон.

И куда пойдет, голый и бездомный?

Королю жаловаться?

Ну так у ясного пана короля и людей, и, правду говоря денег изрядно поменьше, чем у князя Стефана.

А в княжьих вотчинах верный шляхтич мог сполна предаваться рыцарским занятиям – война, охота, пиры, сеймы.

И даже сейчас, когда земли Подолии и Волыни изрядно разорены буйными казаками, жизнь во владениях Остророжского катилась легко и привольно. Самый бедный шляхтич мог всегда иметь кусок хлеба при дворе князя, даже ничего для него не делая, а только составляя его свиту. Щедр князь и добр к людям своим.

Вот и к Юрию Балицкому был добр. Когда на сорок третьем году жизни свалился тот коню под копыта, ссаженный с седла рейтарской пулей, то не бросил его тогда князь – нашел в отступлении (да какое там отступление, настоящее бегство было) время и волю, чтобы приказать выволочь тело почти бездыханного шляхтича. И потом не оставил догнивать в собственном пришедшем в упадок поместье хромого калеку, а оставил у себя на службе – взял в подмаршалки. А после вот и в маршалки пан Юрий вышел.

И достаток да почет обрел, и невесту ему князь сосватал – пригожую да добрую, хоть и небогатую сироту боевого товарища. Вот под старость лет и обрел Балицкий дом и семейное счастье – четверо детей, старшая из которых, Марыся, уже в невесты выходит.

И уж не ему ль, всем князю обязанному, и служить да бдеть, чтобы князь хоть на грош ущерба не потерпел?

Подавно сейчас, когда сам пан Стефан нездоров – старые, еще во Французском походе полученные раны дали о себе знать.

Вышел маршалок навстречу гостям, лишь когда дежурная сотня заняла укрепления и зарядила самопалы.

Лишний раз пан Юрий порадовался, что замковые предместья окружали стены из бревен с земляной подсыпкой, изнутри укрепленные турами. Прежде не было их, но как только началась Хмельниччина, повелел князь по его, Балицкого, совету обнести замок стенами.

С такой защитой от шайки любой отобьется, и даже регулярному войску с налету не взять.

Но все ж, когда на выходящей из лесу дороге появились всадники, пан Балицкий на всякий случай дал команду изготовиться стрелкам на стенах.

Но все произошло, как и должно быть, когда гости являются с мирными намерениями.

Медленной рысью приблизились конники, и скакавший в голове колонны человек в синем кунтуше сделал своим знак остановиться.

– День добрый, – поприветствовал предводитель Балицкого, спешиваясь. – Здрав будь, пан Юрий.

Поклонился, приложив ладонь к сердцу. Хорошо поклонился, ловко.

– Назови и ты себя, твоя милость, – отозвался маршалок, отметив, что незнакомец его по имени назвал.

Не сказать, что пришелец не понравился ему. Скорее, наоборот. Статный, высокий. Судя по быстрым и точным движениям, ловкий рубака. На коне сидит как влитой. Лицом тонок – чувствуется порода, и рука тоже небольшая, хоть и крепкая, – не подлых кровей человек.

Разве только вот шрам на шее, будто пытались ему голову срезать. Не срубить, а именно срезать ножом…

– Ян Подкова, шляхтич добжинского староства, герб Турья Голова, – четко и привычно отрапортовал гость. – Сотник на службе пана Глуховского.

Чуть удивился маршалок.

Поморянин на службе подольского шляхтича? Не далеко ли залетел?

– Сотник, значит, – спокойно молвил Балицкий. – А это, стало быть, сотня твоя?

– Точно так, пан Юрий.

– Извини, пан Подкова, откуда ты меня знаешь? – поинтересовался Юрий. – Нам ведь встречаться не доводилось.

И ощутил спиной, как напряглись гайдуки.

– Верно, не имел прежде чести, – спокойно улыбнулся сотник. – Да только вот не раз приходилось слышать о тебе. И от пана Глуховского, и от людей его.

Заметив недоверие на лице маршалка, сотник вскинулся.

– Да ты, никак, пан, не веришь мне? Ну так вот. – Он вынул из сумки на поясе свиток, старательно завернутый в ткань. – Вот и письмо от пана Глуховского, и грамота – взгляни.

– Не обижайся, пане сотник, но пусть люди твои тут пока останутся, а ты со мной проедешь до князя – ему все и скажешь, и покажешь, – известил приезжего Балицкий, чувствуя, однако, некоторую неловкость.

Как бы то ни было, оскорблять брата-шляхтича недоверием было неприятно.

– Хорошо ж у вас встречают гостей, – обронил Подкова.

Не с обидой, с грустной насмешкой даже.

– Прости уж. На прошлой неделе на хутор к Коринским вот так же приехали люди, будто бы от хозяина, да и порезали всех, до младенцев в люльке. Один лишь войт уцелел случайно, – пояснил зачем-то Балицкий, хотя по положению своему – человека, что княжьим доверием поставлен, – и не обязан был.

– Твоя воля, – согласился сотник. – Эй, братья, давайте коней расседлывайте, отдыхайте…

Между тем, говоря с нежданным гостем, пан Юрий не переставал изучать внимательным взором вооруженных пришельцев.

Как известно, сотня – это не значит ровно сотня молодцов с саблями.

В ней может и пятьдесят душ с трудом набираться, вместе с маркитанткой и кашеваром, а может и под триста человек.

В этой, на взгляд пана Юрия, было как раз столько, только надо, – где-то полтораста.

Люди явно не первый день в походе. Усталые кони, грязная, запыленная одежда, серые, заросшие лица.

Маршалок невольно покачал головой: у князя Остророжского при каждой сотне имелся цирюльник, что непрерывно (и задаром!) брил гайдуков да шляхтичей, чтобы выглядели пристойно, а не как бродяги какие. (Видать, этот пан Ян про цирюльника забыл. А может, тот как-нибудь потерялся в дороге.)

По большей части то были литвины, хотя имелось немало и казаков, да и прочего разного народу хватало. Позади на мелких коньках ехали пять или шесть татар, с сагайдаками за спиной.

Оружие у всех доброе, исправное – редкий не имел пищали, а то и пистоля. У многих приторочены к седлам латы и шлемы.

С невольным уважением Балицкий поглядел на Подкову – что-что, а службу он понимает, и видно: червонцы, выданные паном Глуховским на вербовку людей, не пропил в корчме – набрал хороших бойцов, а не шваль всякую.

Но все ж взять с собой позволил лишь двоих – белобрысых литвинов, похожих друг на друга как братья. С одного взгляда оценил их маршалок. Мелкие люди, название одно, что шляхта. Все имущество – хутор в три, хорошо, если пять дворов. Бывает, что и пашут, и молотят наравне с холопами. (Чего настоящий шляхтич с коронных земель делать не станет, даже если живот к хребту с голоду прилипнет.)

Они вошли в княжьи покои.