Николай Басов - Магия Неведомого

Оле-Лех оглянулся, в глазах его верного Тальды застыл ужас, такого рыцарь никогда не видел прежде, а ведь темнокожий орк, не страшась, сходился в настоящей, а не тренировочной рубке с тремя противниками, и даже тогда он на свой орочий манер улыбался, ему это казалось забавным… А сейчас он отчетливо паниковал, ну почти… Рыцарь повернулся к хозяйке, она к чему-то прислушивалась, пробуя поймать звуки, которые Оле-Лех тоже не слышал, но о которых рассудил по-своему.

– Что же слуги не идут? – спросил он.

– А у нас всего-то один слуга на кухне, – призналась хозяйка. – Он старенький уже, ходит медленно. Да и куда тебе спешить, рыцарь? – И женщина выразительно посмотрела в темные, тяжелые окна, за которыми звенел дождь с ветром. – Лучше расскажи что-нибудь.

– В тех краях, откуда я приехал, мы привыкли рассказывать после доброго ужина, любезная хозяйка Титуф… – Слова замерли у него на губах.

Потому что где-то в дальних и темных углах замка послышались шаги, но они не могли принадлежать ни одному из людей, к роду которых хозяйка, кажется, относилась. Это были тяжкие, натужные шаги, причем кто-то при каждом движении скрипел, словно бы сухой и звонкий щит из грубой, толстой кожи терся о такой же другой щит, или о камень, который почему-то был звонким и твердым, непробиваемым и шершавым, словно валун под жарким солнцем… И еще казалось, что это шуршание издает… что-то живое, что и является таким вот валуном!

– А почему все же у вас так мало слуг? – спросил он, чтобы выиграть время и понять, что может издавать такие звуки.

– Мы живем одиноко, как ты заметил. Но видишь ли, рыцарь, я бы и не хотела жить иначе, – отозвалась хозяйка.

И по мере того как она произносила эти слова, лицо ее менялось. Нос заострился, глаза стали жесткими и холодными, как острия копий, губы только что сложенные в странноватую, но все же дружелюбную усмешку приобрели страшное подобие плотоядной пасти хищника, и даже белесые волосы превратились вдруг едва ли не в старушечьи патлы или космы зверя, изготовившегося к нападению.

Оле-Лех вскочил, нащупывая на поясе меч. Тяжеленный стул, который и сдвинуть было трудно, отлетел назад, задев Тальду, который тоже, не опасаясь уже показаться неучтивым, выдергивал свой меч с характерным звуком и коротко выхватывал кинжал.

– А это – мои братья, – почти закричала хозяйка замка, и голос ее тоже сделался вдруг грубым и необыкновенно сильным, от такого голоса хотелось присесть и зажать уши. В нем было что-то… колдовское, что-то невозможное для обычного смертного.

Но Оле-Лех не был обычным смертным, он лишь моргнул и остался собой – сильным бойцом, твердым солдатом, верным рубакой, каких и воспитывал Орден, которому он себя посвятил.

А на границе света от свечей и пламени камина вдруг зашевелились тени, и из двери, которую Оле-Лех не заметил, появилось… Появилось нечто… Рыцарь даже не знал, что такие существа бывают в этом мире.

По форме это было что-то среднее между огромным человеком и еще более огромным… тараканом. У него была страшная своей чуждостью голова с чудовищными жвалами, с которых капала какая-то сине-фиолетовая слизь, человеческие руки у него выходили только из того, что казалось плечами, а ниже, в разрезах странного кафтана, высовывались какие-то клешни, и они рядом уменьшающихся конечностей уходили вниз, к бедрам этого существа. Зато ноги у чудовища были почти нормальные, человечьи, они были даже затянуты в щегольские кюлоты с чулками и заканчивались большими башмаками с кокетливыми золочеными пряжками.

В левой руке чудовище тащило изрядных размеров дубину, которой можно было, наверное, забивать сваи. Но в лапах этого человеко-таракана она выглядела едва ли не зубочисткой.

– Я тебе солгала, рыцарь, – завизжала хозяйка, сама почему-то срывая платье на груди и животе, под которым оказались вдруг… да, такие же, как у вошедшего чудища, клешни, только чуть более мелкие и светлые. – У нас нет слуги, даже старого. Мы его съели, рыцарь, как собираемся съесть и тебя с твоим черным слугой!

Чудище что-то прорычало, совершенно нечленораздельное, и хозяйка залилась хохотом, в котором уже не было ничего человеческого, даже веселого, как обычно смеялись другие известные Оле-Леху существа. Это было рычание, смешанное с визгом, от него в углах зала прозвучало эхо, будто прямо тут из ниоткуда появилась стая бешеных волков.

– Он говорит, твоего возницу мы съедим не сразу, пусть пока послужит нам. Знаешь ли, поблизости крестьян осталось немного, вот мы и используем твою карету, чтобы привозить их сюда. Но тебя это уже не касается, потому что ты умрешь первым… А вот и мой второй брат – можешь на него полюбоваться.

И из какой-то другой двери в зал ввалилось другое такое же чудовище, вот только чуть поменьше, и, пожалуй, в верхней части торса у него было чуть больше человеческого – почти нормальные плечи, шея и голова, только грубые, как у тролля… Если не бояться обидеть тролля таким сравнением, разумеется. Хозяйка продолжала почти выть на весь зал:

– Он любит мясо сырым, говорит, в нем больше вкуса. Зато умеет варить кровяную брагу. – Женщина снова рассмеялась, хотя лучше бы этого не делала. – Она стоит в тех глиняных кувшинах, на которые ты обратил внимание… Эх, дурень ты, рыцарь, за это и поплатишься теперь!

И она отошла в сторону, жестом приказав братьям – если это действительно были ее братья – расправиться с гостями.

Огромный человеко-таракан вдруг неуловимо быстро ударил своей дубиной, рыцарь поднырнул под этот слишком высокий мах и ответил мечом. Но чудовище только подставило руку… И оказалось, что даже его почти человеческие руки были покрыты твердым хитином, пробить который обычным клинком было невозможно. Тогда Оле-Лех, словно и не был занят тем, что уворачивался от второго удара, отчетливо представил себе, как этой вот обратной стороной твердой, как панцирь, хитиновой кожи этот зверь царапает каменные стены, когда идет по слишком узким для него переходам замка… Этот-то звук они и услышали, к нему-то и прислушивалась хозяйка, когда Оле-Лех не мог понять, что это такое.

Тальда тем временем скрестил клинки со вторым… гм… братом хозяйки, у которого, судя по звону, был отлично кованный двуручный меч, но он им орудовал, словно бы это была тренировочная шпага с весом тростинки. В таком темпе Тальда, несмотря на постоянные тренировки, мог продержаться считаные минуты, потом с ним можно будет делать что угодно. Почему-то в том, что эти чудовища могут драться, почти не уставая, Оле-Лех не сомневался, слишком они были уверены в себе.

– Тальда, уходим! – прокричал Оле-Лех, выбрав момент, чтобы не сбить дыхание.

И увернулся от очередного удара, да так ловко, что дубина противника задела край стола. Столешница, твердая, как железо, в руку человека толщиной, треснула, посуда от удара подпрыгнула и разлетелась в стороны.