Ольга Денисова - Берендей

В больнице Семен оставил Берендея в вестибюле с Чернышем на руках, пока сам занимался отправкой Антона. Он махал пачкой долларов и удостоверением помощника депутата, лишь бы Антона отправили в город поскорей. Но Берендей-то знал, что торопится он только для того, чтобы отвезти Черныша к ветеринару. Наконец, вой сирены замер вдали, и Семен в сопровождении старшей сестры спустился к Егору.

– И парня перевяжите, большая рана, – он кивнул на Егора.

– А страховой полис у него есть? – строго спросила сестра. Берендей не был с ней знаком, она приехала сюда недавно.

– Да идите вы на … со своим полисом! Вообще с ума посходили тут! – Семен даже затопал ногами.

– А это что? Собака? В больнице? – у сестры от возмущения вытянулось лицо.

– Если бы не эта собака, вы бы сейчас не деньги получали ни за что, а оперировали. Если бы было кого оперировать… – проворчал Семен и бережно принял Черныша из рук Берендея, – мальчика перевяжете?

– Да, – недовольно ответила сестра и крикнула в дверь приемного покоя, – Галина Пална!

– Ну я пошел, Егор. Мне надо быстрей.

Берендей кивнул.

– Я вернусь. Вот разберусь с Чернышом и приеду. Завтра.

Он почти выбежал из больницы, но на прощание еще раз обернулся и кивнул Берендею. Берендей прикрыл глаза.

Из приемного вышла Галина Павловна – строгая маленькая женщина с большими руками. Она знала Берендея с детства и всплеснула своими огромными кистями, увидев его.

– Егор? Что случилось? Так это ты привез мальчика с черепно-мозговой?

Берендей кивнул.

– Проходи, я тебя перевяжу.

Он покорно встал и направился в приемное.

– Что, это правда был медведь?

Берендей снова кивнул. Ему не хотелось говорить. Медленно и постепенно он пытался осмыслить то, что произошло, но мысли ускользали. Голова не желала думать об этом, подсовывая только кошмарные зрительные образы.

Она усадила его на металлический стул с тонкой деревянной спинкой, покрашенной некогда в белый цвет, и сняла с него свитер. Свитер был тяжелым и мокрым, а местами заскорузлым – не вся кровь успела высохнуть. И кровь Берендея, и кровь Заклятого.

– Что ты молчишь, Егор? – она начала разматывать жалкую повязку, наложенную Семеном.

Берендей пожал плечами. Он не хотел говорить.

– Что там у вас произошло?

Он поднял на нее глаза, и она не стала повторять вопроса. И он мысленно поблагодарил ее за это.

Она обмыла кровь вокруг раны. Галина Павловна была хорошим врачом, и с детства жалела его, потому что у него не было матери. И всегда ругала его отца, если с Берендеем что-то случалось. А в детстве со всеми мальчишками что-нибудь случается. Она начинала разговор с его отцом со слов: «Если бы мальчик жил с матерью…». Отец, прекрасно зная, что ни в чем не виноват, все равно опускал голову и мямлил что-то вроде «Этого больше не повториться». И Берендей жалел его, и очень уважал Галину Павловну, потому что перед ней склонял голову даже отец.

– Егор, не молчи. Ты слышишь меня? Ну, что же ты молчишь?

Она хотела расшевелить его. Он понял. Он отлично понимал, что происходит и где он находится, но только одной половиной ума. Другая половина отказывалась ему подчиняться. Галина Павловна хотела заставить работать эту вторую половину, но не могла. Ему было неудобно перед ней, но он не хотел ей помогать.

– Егор! Ну что ты сидишь с таким каменным лицом? Тебе хотя бы больно?

– Да, – ответил он вслух. Ему действительно было больно. Но не настолько, чтобы боль заслонила картинки, которые рисовала услужливая память.

Она обрадовалась и этому.

– Я тебе красивый шовчик сделаю, ты не беспокойся. Шрама почти не останется.

Берендей снова молча кивнул. Какая разница?

Галина Павловна обколола рану новокаином. Лучше бы она этого не делала. Берендей надеялся, что когда она начнет обрабатывать рану и накладывать шов, боль отвлечет его от воспоминаний.

Она присела напротив него.

– Я должна в милицию сообщить. И про мальчика с черепно-мозговой, и про тебя. Они официально на охоту приехали?

Берендей кивнул.

– Ну что ты киваешь? Ты скажи.

– Да.

– Значит, у тебя производственная травма будет. Я обязана в милицию сообщить.

– Да, – повторил он.

– Час от часу не легче! Да что же с тобой случилось?

Берендей собрал все силы и сказал:

– Не переживайте, со мной все в порядке.

Галина Павловна улыбнулась ему. И пока зашивала рану, не оставляла его в покое. Она не раздражала Берендея нисколько. Просто было тяжело следить за ее словами и отвечать.

– Ну вот, – она залюбовалась проделанной работой, – шестнадцать швов. И завтра приезжай на перевязку.

Берендей кивнул.

– Егор! Ты слышал меня?

– Да.

– Повтори.

– Завтра приехать на перевязку.

– Молодец. И не забудь. Часам к двенадцати приезжай.

– К двенадцати часам, – повторил он.

Она забинтовала плечо туго и аккуратно. Белый бинт резко контрастировал с побуревшей от крови кожей вокруг.

– Еще раз повтори, – строго велела она.

– Завтра к двенадцати часам на перевязку.

Она обняла его и поцеловала в лоб:

– Пойдем. Миша тебя отвезет.

Потом глянула на его свитер, лежащий на кушетке.

– Это, наверное, надевать пока не стоит. А куртка у тебя есть?

Он покачал головой. Не говорить же, что ватник лежал под головой Антона. Галина Павловна выдала ему казенную фуфайку, посадила в машину «Скорой» и велела водителю Мише довезти его до самого крыльца.

Когда Миша привез его домой, было еще светло. А Берендею казалось, что прошло сто лет. Ну, или хотя бы несколько суток.

Берендей зашел в дом, разделся и забился под одеяло.

Он не спал, и не бодрствовал. Какое-то странное забытье овладело им. И оцепенение. Он лежал с открытыми глазами и ни о чем не думал. Хлопнула входная дверь, и вскоре в комнату тихо зашел отец. Он сел за письменный стол напротив кровати и сказал:

– Здорово, сын.

– Здорово, бать.

– Я же говорил тебе: никогда не связывайся с Заклятым.

– Я уже понял, – ответил Берендей.

– Нет, мой мальчик. Ты еще не понял. Верней, ты еще не все понял. Но я все равно желаю тебе удачи.

Отец вздохнул, поднялся и хотел выйти.

– Бать, – окликнул его Берендей, – а я могу жениться на обычной женщине?

– У тебя было три сестры, – уклончиво ответил отец.

– Почему «было»?

– Одна родилась в девятьсот третьем году, вторая в двадцать втором. Ну а третья – в сорок шестом, она и сейчас еще жива. Я трижды вдовец.

Он усмехнулся и прошел в библиотеку. А потом послышался хлопок входной двери, хотя из библиотеки попасть в кухню можно было только через обе комнаты. Берендей не хотел задумываться, наяву или во сне это произошло. Забытье не оставляло его.