Ворону не к лицу кимоно - Абэ Тисато

– Нет, госпоже Сиратаме не доводилось…

– Я спрашиваю госпожу Сиратаму… Отвечай, – строго сказал молодой господин, и Сиратама, не поднимая глаз, вяло, медленно покачала головой из стороны в сторону.

Молодой господин кивнул и заговорил неожиданно ласково:

– У них нет ни клочка шелка, который мы обычно надеваем на себя. Мало того, у них нет даже дома, где можно прилечь и отдохнуть, поэтому по ночам они обращаются в птиц и спят на выбранных в качестве насеста ветках, прижавшись друг к другу. Зимой им, наверное, тяжело, но они не хнычут. Говорят, им это неважно, поскольку у них есть надежные спутники. Они сильные, правда?

Сиратама молчала, но молодой господин, приняв ее молчание за ответ, коротко кивнул:

– Интересно, кому холоднее: тому, кто спит в мягких подушках, в одиночестве полюбовавшись луной, или тому, кто ночует на холодной ветке, но вдвоем?

Сиратама медленно подняла голову, и молодой господин улыбнулся:

– По-моему, ты уже знаешь ответ.

Сиратама серьезно посмотрела на наследника, а потом, старательно шевеля губами под впалыми щеками, пробормотала:

– Но у меня больше нет того, к кому можно прижаться.

– Не знаю, так ли это. Это просто алчность. – Голос молодого господина вдруг посуровел. – Ты хочешь того, что тебе не нужно. Достаточно стремиться к собственному счастью. Приди в себя, послушай свое сердце.

– Вам не понять, – безразлично покачала головой Сиратама. – Я родилась только для того, чтобы стать супругой наследника престола. Я должна была прожить свою жизнь обычным благородным вороном, но меня растили в довольстве и достатке, ожидая, что я стану супругой правителя. А я не знаю другого способа отплатить за эту милость, кроме как выйти замуж за Ваше Высочество.

– И это все, что ты хочешь сказать? Тогда этого недостаточно, – безжалостно сказал молодой господин. – Подумаешь, на нее надеялись, а она не смогла стать супругой наследника. Речь идет лишь о том, что глава Северного дома неверно рассчитал, не то увидел, – ты за это не в ответе.

– Но ведь… – попыталась возразить Сиратама, но запнулась.

Молодой господин продолжал:

– Ты говоришь, что тебя растили в довольстве и достатке, но, если в обмен на роскошную жизнь ты упускаешь свое счастье, можно ли это назвать милостью? Если ты считаешь, что жить в роскоши, то есть получать все милости, и есть счастье, тогда у тебя нет права оплакивать этот выбор. Но если, напротив, ты утверждаешь, что несчастлива…

Молодой господин заглянул в глаза Сиратамы.

– Ты должна была действовать: жаловаться главе дома или матери, пытаться рассказать о своих мыслях, пытаться вместо шелков заполучить крылья спутника. Между пренебрежением своей волей и отказом от борьбы под предлогом, что она бессмысленна, разница как между небом и землей, ты это понимаешь? Если ты сейчас заявишь, что несчастна, главе Северного дома тоже нелегко придется. Ты поддалась влиянию окружения, плыла по течению, сетовала и рыдала, но сама-то ничего не сделала?

Сиратама обмякла всем телом, то ли вздохнув, то ли всхлипнув.

– Госпожа Сиратама! – подняла крик Тя-но-хана, но молодой господин не ослабил хватку, словно добивая жертву.

– Спрашиваю тебя, госпожа Сиратама: готова ли ты стать моей супругой? Ты ничего не делала, не предпринимала никаких попыток, но добралась до этой точки. Это значит, неважно, была ты пассивной или нет, в этом твоя воля. Если ты пожелаешь, я возьму тебя в жены. Однако, даже если ты станешь моей супругой, я не буду лучше относиться к Северному дому. Это не соответствует планам главы твоего дома, но ты сможешь выполнить свой долг. Разве не этого ты желала?

– Прекратите! – Тя-но-хана со слезами бросилась к ногам молодого господина. – Пожалуйста, прошу вас! Это я вела себя глупо! Это я, Тя-но-хана, во всем виновата!

Белое лицо с правильными чертами холодно смотрело на Тя-но-хану.

– Разве не потому, что ты вот так потакаешь ей во всем, твоя госпожа научилась лишь умело уходить от ответственности?.. Ты сказала, что тебе больше не к кому прижаться. – Молодой господин уставился на Сиратаму. – Но ведь это не так. В твоем чреве…

Сиратама непонимающе посмотрела на него, и молодой господин удивленно воскликнул:

– Как, ты не заметила? Ребенок Кадзуми. Он уже такой большой, что избавиться от него не получится. Мне все равно, чиста ты или нет, но моей женой тебе теперь не стать. Поэтому, – продолжал он совершенно естественным тоном, – если все-таки хочешь стать супругой наследника, ты должна своими руками избавиться от родившегося ребенка, пока он в яйце.

В этот миг Сиратама, как пружина, выпрямилась, встала и воскликнула:

– Что вы такое говорите!

Она отвернулась, будто пряча свой живот, и злобно взглянула на молодого господина сверкающими глазами.

– Нет, ни за что! Я не могу потерять Кадзуми второй раз! Не выйду я за вас замуж! – Она почти кричала. – Я буду защищать это дитя! Ради него я сбегу куда угодно. Не приближайтесь ко мне!

Выкрикнув это, она внезапно сорвалась с места, но вдруг заметила, что глаза молодого господина, смотревшие прямо на нее, потеплели. Она тяжело дышала, ее грудь вздымалась, а взгляд бродил по комнате, но молодой господин улыбнулся ей.

– Наконец-то ты изволила сделать выбор самостоятельно! Что ж, вот тебе мой подарок, – продолжал он так ласково, будто до сих пор говорил не он.

– Подарок? – Сиратама даже не пыталась скрыть недоверие, но молодой господин кивнул.

– Входи!

Никто из находившихся в гостиной не понял, что он говорит и к кому обращается, но тут вслед за знакомым всем пажом в павильон Глициний вошел мужчина.

Он был одет в чистую красно-коричневую куртку и штаны, волосы были тщательно убраны. Мужчина казался выше молодого господина, худой, и, как только он увидел Сиратаму, из глаз его потекли слезы.

– Сиратама…

Он произнес это имя так, будто не мог сдержать чувства, и все разом посмотрели на дочь Северного дома. Сиратама застыла с широко раскрытыми глазами и ртом.

– Ка… – Наверное, ее голос, слабый, как дыхание, дошел только до слуха мужчины. – Кадзуми?

– Сиратама!

Не в силах больше терпеть, мужчина бросился к застывшей, как столб, Сиратаме и заключил ее в объятия. Он рыдал, а она гладила его по спине все с тем же растерянным взглядом, и вдруг из ее глаз капнула слезинка.

– Прости, что доставил тебе столько беспокойства. Но молодой господин изволил защитить меня…

– Кадзуми. Кадзуми, Кадзуми, Кадзуми! – повторяла Сиратама раз за разом. – Не может быть. Это не сон? Это правда ты?

– Да, да, это я, – кивал мужчина по имени Кадзуми.

Пока все, остолбенев, наблюдали за происходящим, Хамаю подошла к молодому господину и прошептала:

– Сиратама действительно беременна?

– Нет. Она ведь не делала того, от чего мог бы появиться ребенок, – спокойно ответил молодой господин. – Но она так металась, я и решил, что самое время напоследок чуть-чуть на нее надавить.

– Я так и подумала.

Хамаю, больше ни слова не сказав, отошла. Все остальные ничего не поняли. Особенно Тя-но-хана: она выпучила глаза так, что те чуть не выскакивали из глазниц, и с глупым лицом наблюдала, как ее госпожа обнимается с юношей из воронов-простолюдинов.

– Это… Что все это значит?! – зашептались придворные дамы, и молодой господин, бросив на них взгляд, беззвучно встал.

– Госпожа из Весеннего павильона!

При звуках его голоса все дамы мигом умолкли.

– Вы позволите?

После недолгого молчания занавес поспешно подняли. Асэби, растерявшаяся от происходивших событий, не сразу поняла, что означает это обращение, и недоуменно хлопала глазами.

– Да?

– Госпожа, идите к нему! – с напряженным лицом сказала поднявшая занавес Укоги.

Молодой господин встретился взглядом с оторопевшей Асэби, кивнул и указал:

– Выйдем в сад. Я давно хотел с тобой побеседовать.

Он повернулся к Асэби спиной и направился в сад, а Укоги, не говоря ни слова, заставила девушку встать. Под ее серьезным взглядом Асэби, сдерживая бьющееся в груди сердце, последовала за молодым господином.