Вениамин Шехтман - Инклюз

Вечером Браа совсем здоровый стал, но ночью страшно идти, опять ночевали. А утром пошли. Браа обернулся росомахой и вел. Я росомахой не люблю оборачиваться. Глаза не очень хорошие.

К вечеру море увидели. Серое, дышит. И тянет, и страшно. Лысые далеко впереди нас шли, запах свежее не становился. Мы во весь рост шли, разговаривали голосом. Взошли на сопку, стали на море смотреть. Двое на море, один вокруг. Видели оленя. Старый, плохой. И тюленя видели. Далеко в море, как палец вылазит, и глаза у него. Как его могли ловить? Непонятно, как. Не в воду же лезли?

Лысых не видно, злых зверей не видно, мы пошли к морю. Обернулись все трое волками и побежали. Копья в шкуры завернули, все нужное тоже и в зубах несем. Почти до моря добежали, до мокрых камней. Пырр стал лизать воду с одного из них. Заскулил, стал кашлять. Забыл, что про морскую воду говорят: нельзя пить, можно еду поливать. Если чуть полить, еда вкуснее. Если много полить, противно. Пить нельзя. Браа к самой воде подошел, встал передними лапами, потом, когда ночевали, сказал, что вода холодная и в ней живут жуки и мухи и все без крыльев. А я к воде не пошел, я смотрел вдоль моря. В само море страшно смотреть, оно качается, хочет, чтобы я зашел в него. Смотрел вдоль моря и увидел, как чайки над одним местом кружат. Сказал своим, мы туда побежали.

Большой зверь, больше всякого другого на берегу лежит. А его чайки клюют и лисы едят. А медведь не пришел еще. Обязательно придет, но пока не учуял. Недавно тут зверь днем пришел из воды и умер. Мы же в волков обернулись, сразу чуем.

Пырр вперед побежал, разогнал лис, распугал чаек, стал зверя есть. Пытался зубами в шкуру вгрызться — очень твердая, а под ней жира столько, что голова по плечи в него уходит. Тогда он стал там есть, где птицы расклевали. Мы с Браа людьми стали, взяли резки, отрезали жира, съели — волку нравится, а человеку не очень. Тогда нарезали побольше жира, мяса нарезали, на ремешки повесили. Много взяли, хорошо поедим и ночью, и потом. Браа на кость наткнулся, поскреб ее резкой, сказал кость хорошая. А я пошел зубы смотреть, подполз, а зубов у зверя нет. Или есть, но странные. Как трава замерзшая, но не трава и не замерзшая. Совсем непонятные зубы. Я копьем и резкой добыл кусок. Упругий зуб. Странный. Непонятно, зачем нужен, но хороший. Я его бросил и стал говорить Браа, что надо уходить, и Пырру тоже. Потому что такой зверь долго ничей лежать не может. Скоро медведи придут или лысые. А нас трое только. Нам за зверя драться не надо, пусть берут.

Пырр наелся, спать хочет. Но волк его голову не забрал. Пырр обратно обернулся, понял, что спать нельзя. Взяли мясо, пошли искать, где спать. Нашли место хорошее, берег видно и зверя видно. Интересно, что с ним будет. Ночью мясо ели, такое вкусное, как бизон или лось. И жир, если на палке у огня подержать — течет и вкусный. А если прямо в огонь сунуть, сильно горит, ярче, чем обычный жир. Ночью кто-то шумел, зверя ел.

Утром Браа первый проснулся, потому что с краю спал, а ночью снег шел. Замерз и проснулся. Стал на зверя смотреть. Увидел, как лысые пришли, медведя прогнали. Браа нас разбудил, показал, что нельзя говорить, нельзя вставать, нельзя огонь зажечь. Про огонь он правильно показал — хорошо, что он ночью погас, а то бы лысые дым почуяли. Ветер сменился: вечером был от моря, а ночью стал на море. И пока такой же. От нас ветер. Плохо.

Я на лысых смотрел, какие они странные. Браа и Пырр тоже. Они раньше лысых не видели. Я видел давно, когда еще к нашим не пришел. Эти лысые другие были. Больше шкур надето, шкура светлее, сами мельче. Браа смотрел на лысых и показывал пальцами, что он бы любого победил, если бы тот его съесть решил. Победил бы. Браа ниже лысых, но шире и все толще, сильнее. Руки толще, ноги, шея. Колени шире сильно. И я такой же. А Пырр еще ниже, и есть лысые, у которых руки толще. Он бы не всякого лысого победил. Но мы с Браа убежать бы от лысых не смогли бы. Ноги у нас сильно короче, а сами мы тяжелее. А Пырр бы убежал, он хорошо бегает. Или не убежал бы, не знаю. Мы еще не видели, как лысые бегают.

Браа обернулся лаской, побежал смотреть лысых поближе. Потом сказал, что копья у них не такие как у нас. Длиннее и древко тоньше. А резки похожи. Пока Браа там был, мы с Пырром смотрели: не могли понять, лысые женщины есть возле зверя или нет. Не поняли: они все в меха закутанные. Мы тоже, но меньше меха носим, на голову только совсем зимой надеваем. А им холодно, потому что лысые. Или пришли оттуда, где зима теплее. Я про это Браа и Пырру сказал, они не верят. Я был, где теплее, они не были. Сказали, поверят, если гадатель скажет.

Браа вернулся, стал тихо говорить про лысых. Тогда один лысый стал смотреть туда, где мы лежим. Мы сразу замолчали, только он нас слышать не мог — далеко до нас. Наверное, старый дым почуял или жир горелый. Мы стали бояться, что лысые к нам пойдут. Они не пошли. Набрали мяса, выломали зверю ребра, медленно туда пошли, откуда пришли. Целый день зверя разделывали, а мы лежали, не ели, не говорили громко, не оборачивались.

Сразу за ними не пошли. Поели, потом пошли. Уже закат был. Я лисой обернулся и вперед побежал. Пырр и Браа медленно шли, пригибались. Очень страшно в темноте ходить.

Лысые жили далеко. Те, кто мясо нес, два раза отдыхали. Ложились и лежали, говорили. Кто мяса не нес, не ложился, вокруг ходил. Никто не оборачивался, чтобы сторожить. Но лысые умеют, я знаю, хотя не видел. Браа и Пырр далеко шли, не видели. Я возвращался, рассказывал. Браа так шел, а Пырр оборачивался волком, нюхал: есть кто злой рядом или нет. Нечасто оборачивался, много оборачивались, пока сюда шли, теперь устать легко.

Лысые пришли к своим, уже когда совсем ночь, Луна высоко. Они там жили, где когда-то наши. Лысых много было, много больших семей. Наши тут в гроте жили, хороший грот, вход камнями завалить легко. А лысые там не стали жить. Натянули на палки и большие кости много шкур. Стало, как холмы. Сами под шкурами там жили. Очень страшно так жить — стену любой зверь порвет и войдет. Поэтому у лысых много, кто ночью не спит. Ходят вокруг, слушают, огонь жгут. А рядом прямо собаки спят. Ветер от них был, не учуяли меня. Прямо рядом с лысыми собаки. К нам так близко не походят. На охоту если идем, они следом бегут, мы им кишки бросаем, когда добычи много. А когда мало, они напасть хотят, но боятся. А у лысых совсем рядом с холмами из шкур собаки: если ребенок выйдет, старый выйдет — схватят и съедят, а лысые не боятся. Я ближе подполз, стал сильно нюхать: может не собаки, может лысые обернувшиеся? Нет, совсем собаки. Ближе не стал ползти. Собаки залают, за мной погонятся, лысые тоже погнаться могут. А там Пырр и Браа. Я стал женщин смотреть. Они вышли из-за холмов, когда лысый, который мяса не нес, закричал. Женщины выходили, а он им мясо давал, которое другие лысые принесли. Женщин у лысых много.