Вениамин Шехтман - Инклюз

Не желая выслушивать поучения о бабах от четырнадцатилетнего, я протянул руку. Мелкий вложил в нее помазок.

— Сам сделал! Щетина знаешь чья? Того кабана, что вы с эрлом заохотили. Во! А ручку видал? Это морской камень янтарь. Он у меня давненько вот… — но я не слушал словоохотливого, как никогда, Мелкого. Мог ли я не узнать этот серый с одного бока, с пузырьком воздуха внутри, кусок янтаря? И мог ли радоваться такому подарку? Ведь перед моими глазами тут же встала зима того года, когда их никто еще не нумеровал, да и мало кто подозревал, что лет может быть больше двадцати. Или чего угодно другого может быть больше двадцати. Разве что, шестипалые догадывались, что бывает двадцать один.

***

В пещере было холодно. Даже Браа, волосатый сверх всякой меры, хотел бы обернуться медведем или пусть крысой, лишь бы иметь настоящую теплую шубу. Но оборачиваться сейчас нельзя. Не в эту ночь.

Ночь похоронных гаданий требует, чтобы всякий оставался в своем подлинном виде. Почему? А потому, что, если всем можно, то и гадателю тоже. А гадателю никак нельзя. Гадать ему про своих, а это только человечьей головой можно. У всякой головы своя мысль. Она своих понимает. Крысе про людей думать нельзя, не понимает она людей. И бобру нельзя. Ни про людей, ни про крысу. Про охоту гадать — обернись добычей и хорошо выйдет. Про путь через перешеек — обернись медведем. Но не простым, а долгоногим с плоской мордой. Тем, что рыжий, как трава, набежит в траве, схватит одного, другого лапой просто так, убьет. Обернись им при гадании — можешь гадать, скольких заберет, пока перешеек пройдем. Никто им оборачиваться не умеет, а то б гадали. А сегодня гадание самое важное. Вперед надолго думать трудно. Про завтра — понятно. Про дальше — тяжело. Но надо думать, а чтобы думать — знать. Потому гадатель гадает на мертвом. Чтобы живым сказать, что делать, а что не стоит. Мертвый, он наш. В нем мы все: кто родил, кто зачал, кто брат того, а кто этой. В каждом из нас все. Сейчас он в сторону ушел, оттуда видно хорошо, а сказать нельзя. Гадатель на него посмотрит, если хорошо посмотрит, поймет, что мертвый сказать хочет. Чтобы хорошо понять, нужна человечья голова.

Все это знали, потому все мерзли, но терпели. К огню нельзя подвинуться. Это не для живых огонь, а для мертвого, чтобы гадатель хорошо его видел. Гадателю хорошо, тепло.

Я втиснулся между Лрра, потому что он слабый и не возразит, и Грро, потому что она теплая. Много волос, много мяса, жаркая вся. Стал смотреть на гадателя. Гадателя никак не зовут, ему не надо. Он старый совсем, но сильный. Зубы все крепкие, сам мясо ест. Кто его гадать научил? Кто-то научил. Какой умный ни будь, кто-то научить должен. Гадатель не всегда с нами жил, уходил, ходил где-то. Научился. И я не всегда с нами жил. Пришел, стал жить. Очень сильный, не злой, мне рады были. Злых не любят. Может, лысые любят. Они сами злые, любят убивать раньше, чем все съедят. Их лысыми зовут за то, что волос редкий. И плохой, непрочный. Странные. Сами длинные, а нос маленький. Как нюхают? Наверно, оборачиваются, чтобы нюхать. Скоро придут сюда. Надо гадать: тут нам быть, когда придут, или уйти.

Гадатель мертвого на бок положил, ноги ему согнул, руки под щеку положил. Стал красить его. Не охрой красит, не киноварью. Нельзя камнем мертвого красить. Каменная краска для стен; для людей краска живая. Нажевать ягод и мазать. Рукой мазать, пальцем. Гадатель лицо мертвому покрасил, на ногах сделал пятна, на спине полосу кривую, потом еще одну. Часто-часто закрасил. Я смотрю на него и учусь. Может и не надо никуда уходить, чтобы научиться, может, так можно смотреть и все поймешь. Пока не понимаю. Просто мертвый. Как гадатель видит больше меня? У него же глаза хуже.

Камни стал класть. Один в ногах у мертвого, второй у головы. С боков много круглых камней. И вот черепа. Про черепа я понял. Черепа надо от тех, кто вкусный. Это мертвому приятно. Череп лани, череп сайгака, череп толстой птицы. Так положить, чтобы он как будто мозг ел, выел и рядом бросил. Теперь мертвый все скажет, раз как будто покушал.

Мертвый лежит и молчит. Но это для меня, для Браа и остальных. Не для гадателя. Гадатель шепчет мертвому в ухо, дергает его за волосы, чтобы помогал, не забывал, что он один из нас. И мертвый отвечает ему; гадатель пугается, отпрыгивает. Потом сидит и думает. Потом поет. Гадатель поет, не как мы говорим, там слов нет. То мычит, как овцебык, то трясет горлом и кудахчет. А все же песня. Голоса зверей делать, даже не оборачиваясь, всякий умеет. А тут не то. Тут каждый голос в нужном месте, и ни в каком другом быть не может. Очень приятно слушать, очень злит, что сам не можешь.

Гадатель берет череп лося с одним рогом, укрывает рогом мертвого. Непонятно зачем. Но мертвый снова с ним говорит. Хорошо говорит. Гадатель, слушает, кивает, загибает пальцы. Потом мажет мертвому губы жиром. Берет один самый плоский тяжелый камень и кладет на мертвого. Два других с боков приваливает. Третий в ногах ставит. Четвертый у головы. Гадание закончилось, надо уходить. В пещере, где гадание было, нельзя ни есть, ни спать, ни огнем греться.

Один за другим мы вышли из пещеры гадания. Страшно, когда ночью нельзя оборачиваться. Видно плохо, слышно плохо. Сперва Браа вышел, он боится много, но не любит бояться. За ним сразу я пошел, раз его не схватили сразу. У нас с Браа хорошие копья, лучшие из всех. Мы вышли, постояли, послушали. Разрешили остальным выходить. Гадатель в середине идет. Он и дальше пойдет в середине. Тех, кто с краю, может забрать зверь. А его нельзя, он нам всем нужен. С краю пусть Лрра идет. Его жалко будет, будем кричать, плакать. Но без него просто, а без гадателя очень сложно будет.

Быстро до своей пещеры дошли. Тихо, но быстро. Внутрь снова мы с Браа первые вошли. С копьями. А сзади огонь несут, чтобы нам видно было. Постояли, понюхали. Ни зверем, ни чужим человеком, ни лысым не пахнет. Все внутрь вошли, стали огонь палками кормить, в шкуры кутаться, греться. Я повыше залез, снял сверху мясо. Мясо в пещере всегда надо наверху держать. Ночью собаки придут, лисы, все, что внизу лежит, могут забрать, если спят все. А наверху не возьмут. И дым туда идет, от дыма мясо вкуснее.

Мы съели кроликов и облизали лосиные ребра. Ребра старые, но еще вкусные, и от них не болеешь. А кролики совсем свежие, сегодня дети их нашли и отогнали лис. Нас много, столько еды мало. Завтра надо еще найти. Но охоты хорошей не будет, не гадали на охоту. Будем искать мясо, которое другие убили. Волки лучше всего. Волков легко отогнать, они не бросятся, если нас много пришло. А медведю все равно; когда у него мясо забираешь, он может любого вместо мяса забрать.

Но сначала будем гадателя слушать. Он один полкролика съел, и печень от другого съел, и сердце. Ему можно. Вытер рот, чтобы хорошо говорить, стал говорить.