Ксения Медведевич - Сторож брату своему

— Хм, — наконец, произнес он, отрывая взгляд от ладони, которой женщина то и дело натягивала платье у себя между ног.

И, обернувшись к Садуну, продолжил:

— Худовата… Ни груди, ни бедер…

Лекарь растянул губы в улыбке:

— Так ее и зовут Кабиха.

— Мда, действительно уродина.

— Зато похожа на мальчика, не правда ли, почтеннейший?

Пожав плечами, евнух кивнул огромной чалмой:

— Похожа, это правда. Ну и что?

— Матушка халифа, ясноликая Умм Мухаммад, приказала купить для харима своего сына невольниц, походящих более на юношей, нежели на девушек, не правда ли? — разворачиваясь обратно, пояснил харранец.

— Но у меня их уже дюжина, этих гуламийат, — капризно протянул евнух. — Зачем мне еще одна худосочная коза, да еще с таким именем?

— Затем, — добродушно пояснил Садун, — чтобы вы, почтеннейший, получили ту же должность при дворе… нового халифа. Ну и, конечно, рубины из Ханатты. Редкого зеленого оттенка. Буквально на прошлой неделе пришли с караваном — я попросил купца придержать. Ну так как?

Бишр наморщился.

Айяр вдруг вцепился девчонке в бедра и, несмотря на ее жалобные стоны, выпростался. Оказалось, он просто решил сменить позу: поставил Кабиху на четвереньки лицом к стене, пристроился сзади и принялся быстро дергать задом. Девчонка заахала, заохала и уперлась ладонями в камень. Руки то и дело съезжали, Кабиха вскрикивала, айяр сопел и долбился все быстрее и быстрее.

— И все же, зачем вам эта коза? Что вы собираетесь ей поручить? — пожевал евнух губами.

— А вам лучше этого не знать, — усмехнулся Садун.

Господин Бишр стрельнул глазками:

— Не доверяете, почтеннейший?

— Если на нас донесут, вас, наставник Бишр, возьмут на пытки. А я хочу быть уверенным в вашем молчании, — безмятежно ответил сабеец.

Евнух скривился — но кивнул.

Садун тихо сказал:

— Рубины ваши, почтеннейший. Должность тоже.

Уже поднимаясь по лестнице, они услышали, как мужчина задышал, как пес, часто-часто, — и следом охнул и облегченно застонал, словно ему из раны вынули оружие.

Солнце уже садилось, когда Фархад вернулся в лавку, — и сразу шмыгнул в заднюю комнату, где хранились лекарские инструменты, ступки для растирания трав и пучки растений.

Евнух отвез Кабиху во дворец — за это ему приплатили отдельно. По закону-то невольницу должны были отвести в дом к уважаемой женщине и там осмотреть, удостоверившись в чистоте девушки либо взломанности печати. Если девушка утратила чистоту, ее положено было оставить в доме уважаемой ашшаритки на месяц — до наступления месячных. Однако господин Садун выписал евнуху документ, удостоверяющий, что он, лекарь такой-то, осмотрел невольницу по имени Кабиха и свидельствует ее девственность и непорочность.

Фархад поглядел на себя в таз с водой и хихикнул: ему впервые в жизни пришлось переодеться женщиной. Отжав тряпицу, юноша поднес ее к лицу — смыть краску. И улыбнулся непривычному отражению.

Волосы взбили в высокую прическу, лицо набелили, веки подвели и насурьмили. Ну и губы накрасили. Поверх новых, шелковых, узких шальвар надели платье-камис, а сверху еще одно, златотканое. Пихнули за ворот две маленькие подушки — чтобы на грудь было похоже. Увешали ожерельями и браслетами. И выдали яркий, зеленый с золотом хиджаб невольницы. Замотавшись в него, Фархад гляделся рядом с Кабихой как родная сестра.

Ни заросший черной шерстью купец Мехмед-оглы, ни бритый хозяин притона, ни утонченный господин Мубарек не прибегали к подобным ухищрениям — на разве что господин Мубарек любил, чтобы Фархад помадил губы и подводил веки. Впрочем, это понятно: им нужен был мальчик, а не девочка.

Во дворец Фархад ехал в одних носилках с наставником Бишром и по пути натерпелся: наглая сучка, бесстыдно хихикая, запускала юноше руку между ног и пыталась залучить его ладонь между ног себе — тебе жалко, красавчик? Кто ж мне вставит в этом дворце, ну давай же, давай, пощекочи меня! А евнух одобрительно на все это поглядывал, подзадоривал Кабиху и придвигался, масляно улыбался и гладил юноше щеки с цоканьем и бормотанием «какой анемон, вах, какой анемон…».

Поэтому когда наступил самый ответственный момент, и носилки принялась осматривать стража аль-касра, Фархад не только не испугался, но испытал самое настоящее облегчение: ну наконец-то приехали.

— Это кто? — прогудел огромный тюрок в высоком шлеме.

— Я невольница посредника, прибыла получить деньги за новую рабыню, — низким, с хрипотцой голосом ответил Фархад.

Тюрок огладил взглядом «груди», туго обтянутые хиджабом, и осклабился:

— Пойдешь обратно, красавица, скажи, где тебя искать в городе!..

Фархад затрепетал ресницами, скромно опустил глаза и прикрыл пухлые от подводки губы краем платка. Тюрок с сожалением вздохнул, поддернул мошонку и махнул — проходите, мол.

Устад Бишр, все так же вздыхая, тут же отправил Кабиху в баню, а Фархада долго водил по комнатам харима, показывая, где тут то, где тут се, а вот сад, а вот дворик евнухов, а не желает ли прекрасная Жасмин чаю… Нет, не желает? Какая жалость… И все клал ему руку на талию. Тебе-то куда, кастрат, устало думал Фархад, трепеща ресницами и покорно улыбаясь.

Кабиху он из бани дождался. С улыбкой попросил всех выйти из комнаты, крепко закрыл двери. А потом повалил девку лицом вниз на ковры, скрутил руки платком, другой платок засунул в мерзкую пасть, взял мухобойку и отлупил Кабиху по тощему заду. Девка билась, мычала от боли. Ничего-ничего, сучка, будешь знать, как на меня залупаться. Потом он побил ее кулаком и ногой — умело, чтобы следов не оставалось, как в притоне учили. Там приходилось часто драться за клиентов — а синяки и шрамы нельзя оставлять, наказывали за порчу внешности и удешевление товара.

Напоследок дал пару оплеух — не сильно, чтоб только из носа потекло, вынул кляп, взял за тоненькое, как у цыпленка горло, и сказал — глаза в глаза:

— Слушай меня внимательно, о дочь греха. Ляпнешь чего — язык вырежу и в фардж углей напихаю.

Подведенные глаза Кабихи текли краской и слезами. Фархад сжал пальцы, девка захрипела.

— Слушаться меня беспрекословно. Мигни, если понимаешь.

Она вывалила язык, но мигнула. Фархад ослабил хватку.

— Без разрешения ничего не делать. Делать только то, что говорят. Я приду, не один раз. Распоряжения отдаю только я. Вопросов не задавать. Подчиняться мгновенно, даже если я велю засунуть голову в пруд и так держать.

Кабиха жалобно задышала, хватая воздух размазанным ртом.

— Не вздумай брыкнуть, сучка. Мы до тебя доберемся везде. Будешь вести себя хорошо — останешься жить.