Ксения Медведевич - Сторож брату своему

Голос досточтимого Бишра сорвался в шипение. А лекарь, напротив, просиял и улыбнулся:

— А я готов объяснить, почтеннейший! Госпожа, также как и я, не верит клятвам ашшаритов, которые вы даете нам, неверным.

Евнух сморщился, как снятая лимонная кожура.

— Ну-ну, почтеннейший, мы же с вами не дети… «Клятва, принесенная кафиру, ни к чему не обязывает, и жизнь того, кому поклялись, не запретна для вас» — мой любимый хадис вашего пророка, — продолжал ласково улыбаться Садун.

Евнух, все так же скривившись, молчал. Только холеные пальцы продолжали перебирать подвески огромной пряжки, скреплявшей пояс. А лекарь потянулся к чайнику и подлил в свой стаканчик:

— Лучшая печать на договоре — кровь. А еще лучше — свидетельство, над этой кровью произнесенное. Заметьте, вам бы почти не пришлось лгать под присягой: Адхам ибн Ирар был бы благодарен, если бы в суде вы назвали его убийцей. Над ним насмехается весь город: казнивший его деда нерегиль уже месяц как в Харате, а Адхам даже пальцем не пошевелил, чтобы отомстить. Объявив ибн Ирара зачинщиком нападения, вы бы оказали бедняге услугу!

И Садун, хлопнув себя по колену, от души расхохотался, расплескивая только что налитый чай. Базарный шум и крики драки — кстати, стража уже присоединилась к побоищу и растаскивала дерущихся, орудуя палками — отгораживали от толпы не хуже самых плотных дверей. Евнух молчал, отвернувшись.

Лекарь, прищурившись, вздохнул и оценивающе посмотрел на темные подглазья почтеннейшего Бишра — печень. Скопцу не хватит времени насладиться камнями, что прислала ему в подарок госпожа Мараджил. И на должности смотрителя харима нового халифа ему не бывать — печень отравит устаду Бишру жизнь гораздо скорее, чем осуществятся замыслы Госпожи. Но пока старый кастрат мог оказаться очень полезен…

Размышления Садуна прервал молодой зычный голос:

— Звали, дядюшка? Пора?..

Сабеец мгновенно обернулся к молодому красавцу с пышными, черными, по парсидской моде подкрученными усами. И, оценив то, как тот поправляет завязку штанов, зашипел:

— Пусть тебя заберут дивы, Бехзад!.. Что ты орешь? И что ты делал со своими шальварами, о сын греха! Я прибью эту шлюху! Она должна оставаться девственницей! Где Джамиль?!..

Бехзад и айяры за его спиной согласно заржали:

— А она девственница, дядюшка! Га-га-га! Мы там — ни-ни!.. Га-га-га!

— Где Джамиль?! — свирепо рявкнул Садун.

— Она умоляла закончить с ней! — держался за живот Бехзад. — Она ж такая горячая, сучка, ей все мало! Можете быть уверены, почтеннейший, — сквозь смех, молодой парс обратился к жующему тонкие губы евнуху, — мы ее обучаем только хорошему — как доставить удовольствие нашему повелителю наилучшим способом!

И перегнулся от хохота пополам. Айяры вытирали слезы рукавами.

— Молчать!.. — зашипел Садун, зеленея.

Смех оборвался.

— О ком речь? — тихо переспросил Бишр.

— Госпожа в своей мудрости предусмотрела несколько путей к цели, — мягко улыбнулся Садун. — Раз самый прямой и надежный оказался для нас закрытым, мы прибегнем к другому мудрому совету блистательной ханум…

Айяры, тем временем, негромко рассказывали Бехзаду о случившемся — мол, нерегиля перехватили, и все отменяется. Красавчик подкрутил ус:

— Эх, жаль… Я б его… — и свирепо прищурился, кладя ладонь на рукоять джамбии.

— Замолчи, дурень, — мрачно оборвал его Садун. — Лучше благодари богов, что Джариров сынишка нас опередил: еще неизвестно, кто бы кого первым поддел — ты его, или он тебя.

— Я, дядюшка, в сказки больше не верю! — радостно заржал красавчик, и айяры его громогласно поддержали.

Лекарь лишь отмахнулся. И приказал:

— Отдай кольцо, племянничек. Сегодня оно тебе не понадобится.

Несколько смутившись, молодой парс посерьезнел лицом. Но все-таки сделал то, о чем просил лекарь: снял с большого пальца здоровенный, безобразный на вид перстень — толстый, железный, с плоским дорожным камнем в грубой оправе. Внимательный глаз разглядел бы гравировку: воин в длинной кольчуге с обнаженным мечом в руке. Человек осведомленный сразу бы понял, что камень и оправа весят одинаково — с точностью до кирата. Таковы были требования книги «Гийят аль-Хикам» к изготовлению талисмана, придающего сражающемуся мужество, отвагу, а также дарующему его оружию удачу.

Вернув кольцо, молодой человек как-то сник, отошел к рассевшимся у стены айярам и принялся жевать гашиш.

Старый сабеец удовлетворенно кивнул. И, поднимаясь, жестом поманил евнуха: прошу, мол, за мной в комнаты. Драка уже сошла на нет: среди рассыпавшихся риса, фруктов и черепков копошились маленькие оборвыши, торопливо выбирая из мусора остатки пищи, их пихали под зад подметальщики — ругаясь, они пытались сгрести в кучи потерянные туфли, носовые платки и обрывки одежды.

Окинув взглядом пустеющий базар, Садун ибн Айяш повернулся и вошел в лавку: в Харате эти щербатые двери с облупившейся краской хорошо знали покупатели иноземных духов, притираний, мазей, а также евнухи и сводни. Приказчика Фаруха в городе за глаза звали «Оживляющим мертвых» — ибо он вернул молодость несчетному количеству поникших зеббов. А также помог многим юношам приворожить понравившихся девушек, а сердца многих молодых людей обратить к ждущим их любви женщинам.

Шаркая туфлями, евнух прошел за ним через переднюю. Вместо дворика Бишр увидел еще одну комнату, без окон, сплошь заставленную ящиками и сундуками. Свет в нее едва попадал из соседнего помещения. В полу черным кругом зияла дыра. Опасливо подойдя, евнух увидел, что в дыру уводят ступени спиральной лестницы. Внизу, похоже, горела лампа или свеча — ступени можно было различить, не напрягая глаз.

Спускаясь по скрипучей рассохшейся лестнице, смотритель харима различил привычные уху звуки — тяжелое дыхание и постанывания совокупляющихся мужчины и женщины.

Парочка умостилась в углу: оба лицом к нему, мужчина сидел прямо на полу, женщина, расставив полусогнутые, бесстыдно голые ноги, извивалась у него на коленях, запрокидывала голову и разевала широкий полногубый рот. Запустив руку под платье, айяр мял ей груди. Оба ахали и скреблись туфлями по неровному каменному полу.

Скептически поджав губы, главный евнух оценивающе осмотрел насаженную на крепкий рог айяра женщину. Точнее, совсем молоденькую девчонку. Ей было не больше тринадцати — судя по тому, что груди еще не оформились: загребающей в горсть жадной ладони айяра нечего было прихватить. Ноги и бедра тоже не набрали нужной округлости и жирка.

— Хм, — наконец, произнес он, отрывая взгляд от ладони, которой женщина то и дело натягивала платье у себя между ног.