Елена Федина - Наследник

Астафея склонилась надо мной и взяла мое лицо в ладони.

— Что, что мне делать?! Скажи! Ну, хочешь, я останусь? Я не могу быть твоей женой, но я буду твоей тенью, я буду твоим ангелом-хранителем, я буду твоей служанкой… а хочешь, я опять стану Альфином? Разве он не нужен тебе?

— Ты прекрасно знаешь, чем это всё кончится, — сказал я через силу, — улетай, Альфин. Улетай!

С каменным лицом я вышел в гостиную. Эска сидела одна за круглым столом, сложив тонкие руки на вышитой скатерти. Я сел напротив.

— А где Ластер?

— У соседки приступ от жары. Он пошел к ней.

Я любил ее. Кто сказал, что я не люблю ее? Это была какая-то странная, выматывающая, похожая на проклятье любовь, то ли братская, то ли сыновья, то ли отцовская… просто я с детства знал, что люблю ее, что лучше ее никого нет… я и сейчас знаю и чувствую, что это моя женщина, и мне с ней должно быть хорошо и спокойно. А Астафея — боль, затмение, безумие, она другая, чужая, случайная, хоть и желанная до судорог в коленях. И разве я мальчишка, чтобы поддаваться внезапным порывам?

— Как она? — тихо спросила Эска.

— Всё в порядке, — сказал я, — скоро уснет.

— Бедная девочка… ты очень любишь ее, правда?

Я смотрел в ее зеленые измученные глаза, такие знакомые, такие родные и грустные. И разве мог я не солгать ей в тот момент?

— Тебе показалось.

— Я не хочу мешать вам, Кристиан. Разве смеет кто-нибудь отнять у тебя эту девушку?

— Я же сказал, тебе показалось.

Мы обнимались у раскрытого окна. Я уже забыл, какими ласковыми и заботливыми могут быть у нее руки, как умеет она целовать отчаянно и нежно, совсем не как призрак с того света. Где же были раньше эти губы, где же были эти руки, когда я был слаб и беспомощен как щепка в океане?!

Ластер появился неожиданно и сразу выпил полграфина воды.

— Жара по твоей милости страшная, — заявил этот неблагодарный тип, — между прочим, весь город уже знает, что король убит, я бы на твоем месте поторопился во дворец.

Я оставил Эску, подошел к нему и очень тихо, но очень твердо сказал:

— А я бы на твоем месте поторопился на Арцемиду, — и добавил совсем уж яростно, — пока я не передумал!

Видимо, у королей не бывает личной жизни, если они хоть как-то пекутся о своей стране. А я на свою беду еще и предвидел. Сначала мне хотелось всё бросить, отречься и уехать с Эской в какую-нибудь глушь, где ничто не будет напоминать о прошлом, но я отлично знал, что станет через год, через пять, через десять лет с несчастной Лесовией, если на трон сядет герцог Навский. Я знал и другое: кто нападет на нас и когда. И что будет, если мы ответим так или иначе. Я не вмешивался своей волей в события, я просто предвидел все варианты и выбирал лучший.

Положение Лесовии было настолько критическим, что два года я почти не вылезал из седла и не бывал в столице, пока мы не освободили Тиман и не отвоевали Лемур. Но Лавтангию я потерял. Наши победы сменились таким крупным поражением под Аблом, что мои полководцы долго не могли опомниться.

Пришлось отступить в Алонс, аж до самого Стеклянного Города. Герцог Алонский встретил меня вполне почтительно и дружелюбно, хотя радости мало — встречать в своем городе наполовину разбитую армию. Я выжидал, запершись в отведенных для меня покоях, пока не залижут раны мои потрепанные войска, и пока не соберут в провинции осенний урожай. Через неделю в Стеклянный Город как по вызову слетелись все герцоги: Тиманский, Тифонский, Тарльский и даже Навский со своей огромной свитой.

Герцогам явно не понравился передел земель только что отвоеванного Лемура, потому что весь Лемур я отдал Сетвину. Им многое во мне не нравилось, в том числе и то, что я липовый наследник и фактически самозванец, но пока я побеждал, я был им нужен. Они делали вид, что собрались поддержать меня, но на самом деле совещались за моей спиной, как меня убрать.

— Клянусь тебе, они убьют тебя, — сказал Сетвин, когда мы закончили объезд лагерей вокруг города, картина была не из веселых: измотанные солдаты, сотни раненых, стоны, вздохи, отчаяние, — я бы тебя сам убил за такое! Куда ты полез раньше времени!

Почтением он как всегда не отличался.

Я спешился возле лазарета. На носилках у входа метался в агонии молодой юноша, почти мальчишка, над ним тихо утирала слезы такая же юная сиделка в белой косынке и переднике. Я устал видеть кровь и смерть. И устал соблюдать свои принципы.

— Умирает?

Девушка не ответила, только разрыдалась в голос. Я опустился рядом на колени и склонился над раненым.

Наверно, это был цинизм — спасти одного, после того, как сознательно погубил десятки тысяч в кровавой бойне, но я его все-таки спас. И увидел далеко впереди длинную цепочку его детей, внуков и правнуков, от которой закружилась голова. И что-то неуловимо изменилось в мире, может быть, в ветре, а может, в запахе травы.

— Береги его, — сказал я изумленной девушке, — всё должно быть хорошо.

— Кто вы, господин? За кого мне молиться?

— За него. А мои грехи уже никто не замолит.

Сетвин был в ярости. Он ждал меня, не сходя с коня, и бледное лицо его белело еще больше от возмущения. В нем, как и в отце, появилось что-то ястребино-хищное.

— Какого черта, — фыркнул он, — ты изображаешь из себя святого? Еще найди ребенка, погладь его по головке и сунь ему конфетку!

— Заткнись, — ответил я хмуро, но его уже прорвало.

— Если б ты не назначил наступление на шестое августа, ничего бы этого не было! Говорил я тебе! И Дастер говорил, и Урильо тебе внушал… Куда только подевалась твоя проницательность!

Он не способен был меня понять, но мне просто надоело отмалчиваться. Мы медленно ехали по пыльной проселочной дороге, заходящее солнце светило нам в затылок и подсвечивало алым розовые цветки Иван-чая по обочинам. Хотелось просто затеряться в этих полях, в этих перелесках, на берегу этого озера и ни о чем не думать.

— Кто тебе сказал, что я не знал исход битвы?

— Что?!

— Я знал всё, — сказал я устало, — и кто победит, и почему, и какие будут потери.

По-моему, он чуть не выпрыгнул из седла.

— И ты отдал приказ?!

— Конечно.

— Это уже интересно, ваше величество! С каких это пор вы подыгрываете триморцам?

— Моя беда в том, герцог Лемурский, что я предвижу всё, а не только исход битвы. Лавтангия никогда не была исконно нашей территорией. Всем будет лучше, если она останется за Триморьем.

— Ты что, с ума сошел?

— Это слишком лакомый кусок. Нам придется воевать за него каждые десять лет, и потери от этих войн будут несравнимы с сегодняшними. Нам надо было проиграть эту битву. С треском. С потерями, чтобы неповадно было впредь соваться в Абл. Это я знаю.