Далия Трускиновская - Люс-а-гард

— Я позволю себе просить прощения у прекрасной и высокородной леди, — витиевато начал юноша, не выпуская Люс, — за свое дерзкое и грубое, хотя вполне уместное предложение.

При этих словах он чуточку приблизился к Люс, чтобы слегка прикоснуться грудью к ее груди.

— И что же это за предложение? — насторожилась Люс. Все-таки мальчик был родным братом лорда Блокхеда, а от того женщина могла дождаться только приглашения в постель.

— Будь мы в освещенном помещении, я бы никогда не посмел обратиться к вам с такими словами, — продолжал изощряться влюбленный поэт. — Но мы здесь вдвоем, без соглядатаев, вокруг полный мрак, и я просто не вижу другого пути, чтобы… нет, простите, я боюсь оскорбить ваше целомудрие этим предложением!

Люс, слегка упиравшаяся ладонями в его плечи, всем телом почувствовала, как бьется сердце юноши.

— Для того, о чем вы собираетесь меня просить, — пытаясь обратить все в шутку, ответила она, — здесь слишком мало места, и я даже не представляю, добрый сэр, каким именно манером в этой норе можно осуществить то, что вы задумали. Жесткость ступенек и сырость каменных стен тоже вряд ли будут этому способствовать. Буду очень благодарна, если вы сперва объясните мне свой замысел на словах. Это несомненно расширит мой жизненный опыт.

— Обещайте, что вы простите меня за дерзость! — пылко потребовал юный лорд.

Люс подумала, что если она не простит — то куковать ей в этом каменном колодце по крайней мере несколько часов — пока она сама не найдет способ отсюда выбраться.

— Мы, перелетные женщины, всегда охотно простим нахала, но никогда не прощаем растяп, — обнадежила она сэра Эдуарда.

— Тогда я позволю себе попросить вас дать мне вашу нежную, тонкую, благородную руку… — и лорд от избытка чувств замолчал.

— Зачем вам понадобилась моя нежная, тонкая, благородная рука? — осведомилась Люс. — Что вы с нею собрались делать?

— Я все сказал не так… — юный лорд вздохнул. — Ничего я не собираюсь делать с вашей рукой! Я хотел, напротив, посметь предложить вам свою руку… в качестве опоры, разумеется! Иначе вы рискуете не заметить ступеньку, упасть и разбить колено. А мне бы этого не хотелось. Я понимаю, что право прикоснуться к вашей белоснежной руке нужно заслужить, возможно, даже на турнире, а я, увы, не гожусь в турнирные бойцы…

— Вы заслужили… — задумчиво молвила Люс.

— Чем я мог заслужить? — не поверил юноша.

— Вы же спасли меня…

Но она сейчас вспомнила не об этом, а как в ночном лесу у разбойничьего костра белокурый мальчик читал ей свои новорожденные стихи на совершенно непонятной латыни, и все их колдовство растаяло во мраке, не найдя пути к женскому сердцу, кроме одного-единственного слова «amor»— любовь. Это латинское словечко запало-таки в душу.

— Тогда, если вы позволите… — юный поэт взял ее за правую руку кончиками пальцев и, насколько позволял узкий ход, склонился для поцелуя.

Губы у него были сухие и горячие.

Мимо щеки Люс дважды скользнула прядь пушистых и теплых волос.

— Пойдем, добрый сэр! Время не ждет! — приказала она — из соображений гуманности, потому что для будущего монашка такие поцелуи в потемках были совершенно ненужной роскошью.

А в том, что сэру Эдуарду придется уйти в монастырь, она после подслушанных откровений леди Мэри уже не сомневалась.

Поэт вздохнул и покорился.

Потом, когда они оказались на смотровой площадке донжона, юноша отпустил ее руку и громко вздохнул с сожалением. Ведь он обещал, что будет служить ей опорой и поддержкой только в экстремальных условиях темного, как преисподняя, хода — и слово свое сдержал.

Близился вечер. Закат уже вовсю раскрашивал облака, а с востока понемногу подступал мрак.

— Мы подождем, пока в замке успокоятся, — сказал юный лорд, — и тогда пойдем выручать вашу сестру. В худшем случае, я ведь могу и приказать страже! Я пока еще не монах, а брат его светлости!

Он приосанился.

— Надеюсь, мы умудримся обойтись без этого… — Люс, перегнувшись, смотрела между зубцов в сторону Шервудского леса. — Но вывести из Блокхеда Марианну — это еще половина дела. Нужно разоблачить убийцу. И я, кажется, знаю, кто отравил леди Лауру.

— Возможно, и я это знаю.

Люс уставилась на лорда, как на привидение.

— Так что же вы молчите, добрый сэр?

— Во-первых, справедливость — не человеческое дело. В Евангелии сказано — «дайте место гневу Божию». Во-вторых, я не могу обвинять женщину только потому, что заметил в ней склонность к своему брату. Дурной характер и склонность к мужчине — это еще не доказательства.

— Тоже верно… — пробормотала Люс. — Но давайте сведем воедино то, что знаю я, и то, что знаете вы. И если приметы совпадут — значит, мы правильно вычислили отравительницу!

— Что сделали? — удивился юный лорд. — Вычисления — это ведь из области геометрии, леди. Вычисляют площадь луга или поля.

Люс опять погорела на буквальном переводе.

— Ладно, — сказала она. — Назовем это дело иначе. Мы постараемся понять, кто подставил Свирель… то есть Марианну.

— Подставил? Свирель? — сэр Эдуард был в большом недоумении. — Вы, леди, заговорили на каком-то невероятном языке. Свирель…

— Это прозвище Марианны. Там, где она жила, ее называли Серебряная Свирель, — объяснила Люс.

— А как называли вас?

— Меня называли Люс-а-Гард… — и Люс вздохнула, подумав, как это, в сущности, глупо — получать боевой титул в женской компании. — Итак! Отравительница — не простого звания.

— Не простого, — подтвердил юный лорд.

— Она — леди, и у нее имеются драгоценности.

— Разумеется.

— Два перстня — один с красным камнем, другой — с зеленым, и она оба носит на одной руке. Камни довольно грубой огранки, и впридачу подозрительной величины.

— Вот такие? — лорд изобразил пальцами овал, соответствующий перепелиному яйцу.

— Возможно, — согласилась Люс, которой Свирель могла только рассказать о камнях, но не показать их размеры.

— Перстень с таким рубином был у моего брата, — сказал сэр Эдуард, — был еще совсем недавно. И вы правы, леди, рубинов такой величины в округе почитай что нет. Его еще дедушка привез из Константинополя.

— Перстень — такая штука, которую можно снять с пальца и подарить женщине, — резонно заметила Люс. — Это — всего лишь доказательство, что отравительница была близка с сэром Эдгаром.

— Вы лучше скажите, леди, кто из окрестных жен, вдов и девиц не был с ним близок, — заявил юный лорд с немалым презрением. Тут Люс сообразила, откуда у поэта столь яркая неприязнь к интимным отношениям. Очевидно, примитивные похождения старшего братца порядком его допекли.