Роберт Асприн - Тени Санктуария

— Могу… — устало сказал колдун. Он бесформенной грудой скорчился в своем огромном кресле и казался совсем маленьким. — Если бы на твоем месте была другая, я бы напустил на тебя чары, которые стоят не дороже твоего ожерелья, а потом посмеялся бы над тобой, когда твой корабль окажется вне досягаемости ветров, несущих мою энергию, и красота твоя снова станет уродством. Все в природе стремится к хаосу, моя дорогая. Разрушать легко, ты это знаешь. На восстановление уходит гораздо больше сил.

— А твоя сила недостаточно велика? — в ее голосе звучала тревога.

Лало отвел глаза, когда наружность колдуна вновь начала меняться. Его бросало то в жар от смущения, то в холод от страха. В делах публичных оказаться свидетелем достаточно рискованно, а уж в делах личных это может иметь просто фатальные последствия. Какими бы ни были взаимоотношения между бесформенным колдуном и уродливой девушкой, ясно было одно — это отношения сугубо личные.

— Все имеет свою цену, — ответил Инас Йорл, когда, наконец, ему удалось стабилизироваться. — Я мог бы изменить тебя без посторонней помощи, если бы мне не приходилось при этом постоянно защищать самого себя. Жарвина, ты же не потребуешь, чтобы я отказался от этого? — его голос перешел в шепот.

Девушка покачала головой. С неожиданной покорностью она сбросила плащ на пол и села в кресло. Лало увидел перед собой мольберт — может, он и раньше здесь стоял? Он невольно шагнул вперед, разглядел набор кистей из отличного верблюжьего волоса, сосуды с краской, ровно натянутое полотно — все это было такого качества, о котором он мог только мечтать.

— Я хочу, чтобы ты ее нарисовал, — сказал Инас Йорл Лало. — Но не такой, как ты видишь сейчас, а такой, как я ее вижу всегда. Я хочу, чтобы ты изобразил душу Жарвины.

Лало уставился на него, словно был ранен в сердце, но еще не успел почувствовать боли. Он еле заметно покачал головой.

— Ты не только видишь душу женщины, но и читаешь в моем сердце… — сказал он с нелепой гордостью. — Одни только боги знают, я все отдал бы за то, чтобы уметь это делать.

Колдун улыбнулся. Он снова начал меняться, расти, и сознание Лало словно растворилось в сиянии его глаз. «Я дам зрение, а ты дашь свое мастерство»… — эти слова прозвучали в мозгу Лало, и больше он ничего не помнил.

Тишина предрассветного часа наполняла неподвижный воздух, когда Лало пришел в себя. Жарвина откинулась назад в своем кресле и, кажется, спала. У него страшно болели плечи и спина. Он вытянул руки, размял пальцы, и только тут его взгляд упал на полотно.

«Неужели я это сделал?» Он испытывал то знакомое чувство удовлетворения, когда рука и глаз работали на редкость слаженно, и ему почти удавалось уловить красоту, которую он видел. Но это — лицо с изящным носом и великолепными бровями, обрамленное волнами светящихся волос, тонкая гибкость тела, медовая кожа, на которой играли отблески рассыпанных по полу жемчужин, слегка вздернутые груди, увенчанные темно-розовыми сосками — все это была сама Красота.

Лало перевел взгляд с картины на девушку в кресле и зарыдал, ибо он смог разглядеть в ней лишь смутный намек на эту красоту, и знал, что видение прошло сквозь него как свет через оконное стекло, оставив его снова в темноте.

Жарвина пошевелилась и зевнула, открыв один глаз:

— Он закончил? Мне пора идти — «Эсмеральда» отплывает с отливом.

— Да, — ответил Инас Йорл. Его глаза сияли ярче обычного, когда он повернул к ней мольберт. — Я заколдовал эту картину. Возьми ее с собой и смотрись в нее как в зеркало. Со временем она превратится в зеркало, и все увидят твою красоту, как я вижу ее сейчас…

Дрожа от усталости и опустошенности, Лало опустился на пол. Он слышал, как зашуршали одежды чародея, когда тот обнимал свою даму, как полотно снимали с мольберта, как, наконец, женщина шла к двери. Затем Лало и Инас Йорл остались одни.

— Что ж… дело сделало… — голос колдуна был бесцветен, как ветер, шуршащий сухими листьями. — Пришло время расплатиться.

Лало кивнул, не глядя на него, опасаясь увидеть тело, которому принадлежал голос.

— Какую плату ты хочешь? Золото? Или эти безделушки на полу?

«Да, я возьму золото, и мы с Джиллой уедем, чтобы глаза наши не видели больше этого проклятого места…» — Слова готовы были сорваться с губ, но в душе его властно поднялась главная мечта жизни.

— Подари мне силу, которую дал прошлой ночью, — голос Лало стал сильным. — Дай мне силу рисовать душу!

Смех Инаса Йорла возник как шепот песков перед началом самума, но становился все громче, пока Лало не был буквально физически раздавлен волнами звука, наполнившего комнату. Через некоторое время опять наступила тишина, и колдун спросил:

— Ты уверен?

Лало еще раз кивнул.

— Что же, это пустяк, особенно когда ты уже… когда у тебя есть столь большое желание. Я подброшу тебе еще пару заказов, — сказал он мягко, — несколько душ, которые надо нарисовать.

Лало вздрогнул, когда руки колдуна коснулись его головы, и секунду ему казалось, что все краски радуги взорвались в мозгу. Потом он понял, что стоит у двери с кожаной сумкой в руках.

— Это принадлежности художника, — продолжал Инас Йорл. — Я должен поблагодарить тебя не только за большую услугу, но и за то, что ты заставил меня иначе взглянуть на жизнь. Мастер Портретист, пусть мой дар принесет тебе то, чего ты заслуживаешь.

Огромная медная дверь захлопнулась за Лало, и он очутился на пустынной улице, щурясь на рассвет.

Пустыня стеклянисто дрожала от зноя и казалась столь же ирреальной, как туман в доме Инаса Йорла, но влажное дыхание фонтана освежало щеки Лало. Ошалевший от перемен, портретист задавался вопросом, является ли данный момент, так же как, впрочем, любой из последних трех дней, реальностью, или же это продолжение одного из навеянных чародеем магических снов. Но даже если это был сон, просыпаться не хотелось.

Когда он вернулся от Инаса Йорла, его уже ждали заказы на портреты от жены Портового мастера и от каменщика Йордиса, недавно разбогатевшего на строительстве храма, посвященного рэнканским богам. Первое позирование должно было состояться сегодня утром. Но вчера пришло еще одно приглашение и вот теперь Лало в своих рваных бархатных штанах, потертых на коленях и узких в талии, в вышитой свадебной куртке и рубашке, которую Джилла так накрахмалила, что воротник царапал шею, ожидал собеседования на право расписывать зал приемов Молина Факельщика.

Дверь открылась. Лало услышал звук легких шагов, и перед ним возникла молодая женщина с роскошными локонами.