Владимир Корн - Дворец для любимой

Наконец, сверху с легким шуршанием упали две веревки. Так, первый этап благополучно закончен. Теперь, согласно второму, наверх должны отправиться еще пятеро, лучших из тех, что вышли из стен Доренса. Все. Остальные будут дожидаться внизу. Отправлять больше — смысла нет. Как и нет смысла карабкаться мне самому — лишняя обуза, без которой свободно можно обойтись.

Темные тени на фоне скалы исчезли из виду почти мгновенно, и снова томительные минуты ожидания, кажущиеся часами. Где-то там, в одной из комнат замка, спокойно спит король Готом. Он вообще рано ложится, зато и поднимается чуть свет, привычка у него такая. Еще он терпеть не может решеток на стеклах, уж не знаю, откуда у него это. Вообще, есть у него и некоторые другие странности. А куда ж без них, у всех великих людей они были. Есть и у меня, но не потому, что я велик, просто кое-что из привычек осталось еще из прежнего мира, и не все они вписываются в местные обычаи и уклады. Хорошо одно лишь то, что они вполне безобидны.

Сверху раздался уханье козодоя — уик, уик, уик. Это условленный сигнал.

'Хорошо, не ук-ук', - не удержался я от улыбки, наблюдая за тем, как на веревке спускается дергающееся тело туго спеленатого трабонского короля.

Не самый подходящий момент, но почему-то вспомнился анекдот о человеке, который на свой вопрос кукушке — сколько мне жить осталось? — в ответ и услышал 'ук-ук' — мол, ты и так уже на этом свете два лишних года задержался.

Ну слава те господи, у нас получилось. Теперь нужно принять Готома, и бесследно исчезнуть в относительной тьме ночи.

Короля на руках уже унесли к лошадям, а по веревкам скользнули двое первых диверов, когда наверху, на крепостной стене, раздался встревоженный громкий голос. Даже отсюда, снизу, было слышно, как невидимый человек внезапно забулькал горлом на середине следующий фразы, после чего в воздухе мелькнула серая тень, и вслед за тем раздался звук падения человеческого тела о камни.

Дальше началось совсем уж нехорошее. Крики людей, отблески множества факелов, наконец, звук выстрела, следом за ним второй, потом еще и еще…

Послышались хлопки револьверных выстрелов, звон стали, чей-то предсмертный вскрик.

Я стоял, сжимая в руках карабин, тщетно дожидаясь, что вот сейчас, по верёвкам скользнут тени возвращающихся людей, напрасно пытаясь разглядеть что-нибудь наверху. Потом меня с обеих сторон подхватили могучие руки Шлона и Проухва и потащили в ту сторону, куда недавно унесли Готома.

Следующие несколько дней прошли в бешеной скачке с редкими привалами, когда я неоднократно жалел о том, что не родился жирафом. Ведь только они могут полностью выспаться за час, еще и стоя. Первой лошадью ожидаемо пало бедное животное под Шлоном.

Это послужило предупреждением остальным: лошади не вынесут такого издевательства, после чего темп пришлось несколько снизить.

Наконец, Нектор, едущий первым, притормозил лошадь, дожидаясь остальных:

— Все, отсюда начинается провинция Тосвер. До реки Сверен осталось три дня пути.

К берегу Сверена мы подъезжали в предрассветной полумгле. Где-то здесь нас должны были ждать егеря фер Энстуа, а на противоположном берегу реки и кавалеристы фер Дисса. Это шаг был сделан на случай погони, которою мы могли приволочь за собой. Так, вот он и остров посередине реки, с клочками тумана, прицепившимися за вершины росших на нем деревьев.

Амин несколько раз ударил кремнем по кресалу. Искр немного, но на реке они видны издалека. Ответные проблески с острова, и нам навстречу отправились несколько лодок, то ли три, то ли все четыре.

'Не время еще расслабляться, — подумал я, оглядываясь по сторонам. — Кто его знает, кто нас здесь будет встречать'.

Да и полной уверенности, что это именно тот остров, что нам и нужен, не было.

Но нет, никто даже и не думал этого делать. Все держали оружие наготове, прикрывшись от приближающихся лодок за лошадьми.

Наконец, с первой достигнувшей земли, уткнувшейся носом в берег лодки, спрыгнули два человека. Ими были барон фер Энстуа и граф фер Дисса.

'Ну-ну, — подумал я, увидев в их руках по паре револьверов у каждого. — Вы то какого черта первыми на рожон прете, послать больше некого?'.

Антонио Фер Дисса озирая наши изможденные напряжением последних дней лица, наконец, обратил внимание и на спеленатого трабонского короля.

— Кто это?

Да и откуда ему было знать о цели нашей миссии, даже он такой чести не удостоился.

— Его величество король Готом, — как можно небрежнее заявил я.

Возможно, граф принял бы мои слова за шутку, но трабонский король при моих словах попытался принять подобающий вид, удачно обратив в профиль свой характерный нос.

Да уж, господин фер Дисса, только лишь из-за одного вашего взгляда стоило пускаться в такую авантюру, он того стоит.

Мне пришлось покровительственно похлопать его по плечу:

— Это вам не фишки по доске пальцем двигать, господин граф, — заявил я, глядя на ошеломленное лицо Антонио.

Я имел в виду игру тримсбок, которую Фред фер Груенуа привез в Империю из своих дальних странствий, и что удивительно быстро в ней прижилась, обретя популярность среди всех слоев общества. Соль сей фразы была в том, что мне ни единожды не удалось выиграть в нее графа, а он, негодяй и подлец, ни разу не догадался мне поддаться…

Бледность лица барона Эриха Горднера хорошо была заметна даже в полумраке гостиной императорского дворца. Он шел мне навстречу, всем телом опираясь на трость, и сильно припадая на правую ногу. Боюсь, что хромота останется у него на всю оставшуюся жизнь, ведь с того момента, когда он сломал ногу, прошло уже почти три месяцев. Возможно, кости срослись неправильно, возможно, что-то еще. Ничего, с этим жить можно. Отдохнешь, поправишься, затем поедешь в Доренс. Там, насколько я помню, такие симпатичные девушки подобраны в обслуге, ты не то, что хромать перестанешь, орлом взлетишь. Хорошо, Янианна в Доренсе не бывала. Хотела, однажды, его посетить, но я отговорил ее, сказав что-то вроде того — обычай там такой сложился, женщинам нет места. Иначе трудно было бы ей объяснить свой горячий интерес к Доренсу. Попробуй, докажи ей тогда, что даже в мыслях никого больше не держишь.

Мы прошли с Горднером в кабинет, уселись в кресла перед пылающим камином, помолчали. По Эриху было видно, что он хочет что-то сказать, но никак не соберется с духом. Я тоже молчал. А о чем спрашивать: очень было больно, когда пытали? Наконец, Эрих решился:

— Знаешь, Артуа, я не…

Я успел вскинуть руку ладонью вперед: молчи, ни слова! Ты жив, и надо ли объяснять что-либо еще? Все мы обычные люди в большей степени, чем сами об этом думаем, так что лучше промолчи. Пусть все останется как есть.