Марианна Алферова - Небесная тропа

— Да уж конечно, через черный, — отвечал второй голос, тоже мужской, низкий, рокочущий.

«У покойного Кошелька был точь-в-точь такой бас», — подумал ЭРик.

— Без нужды не рискуйте.

— Да нету же никакого риска, Станислав Николаевич, — рокотал в ответ Матвей. — На мою преданность можете положиться. Неужто сомневаетесь?

ЭРик наконец добрался до четвертого этажа и остановился. Вход с черной лестницы, как и полагалось, вел на кухню. Дверь была приоткрыта, и в проеме ЭРик разглядел коренастого бородатого дворника, держащего в руках узел с вещами. Дворник говорил с высоким светловолосым человеком лет тридцати пяти. Тонкие черты лица, рыжеватая полоска усов, высокий, начинающий лысеть лоб — нет сомнения, фотографию этого человека ЭРик видел в старом альбоме.

— Станислав Николаевич! — окликнул он деда.

Тот вздрогнул и отпрянул назад.

— Мне надо с вами поговорить. Наедине. — ЭРик попытался изобразить доброжелательную улыбку.

Он тут же будто увидел себя со стороны — неуклюжий, неловкий, невоспитанный плебей, лезущий, как тысячи, как миллионы точно таких же серых тварей, из подвала в апартаменты на гребне мутной бунтарской волны.

— Соблаговолите представиться, сударь.

Свет керосиновой лампы падал сбоку, и красноватый отблеск рдел на щеке штабс-капитана, высвечивая тонкие, чуть подрагивающие ноздри. Пожалуй, таких лиц нигде теперь не увидишь, даже в кино. Тонкая, как лезвие ножа, линия носа, высокий лоб, волевой и в то же время изящный подбородок. Но прежде всего глаза, их выражение — ум, лукавство, ирония и гордость одновременно. Правда, в последнее время добавилась еще и тревога. ЭРик не отрываясь смотрел на штабс-капитана. Чувство собственного достоинства его-то как раз и невозможно сыграть. А многие так стараются. Но выходит только спесь.

— Я вас слушаю, — нетерпеливо сказал Крутицкий.

— ЭРик Крутицкий. — ЭРик изобразил нечто вроде поклона.

— Однофамилец? — Штабс-капитан окинул гостя недоверчивым взглядом.

— Родственник.

— ЭРик? А по батюшке?

— ЭРик Сергеевич.

Штабс-капитан отрицательно покачал головой:

— Что-то я не припомню среди своих родственников…

— Это неважно. Я хочу поговорить с вами про Перунов глаз.

Лицо Крутицкого исказилось так, будто невидимая рука попыталась содрать с него живьем кожу. Даже в неверном свете керосиновой лампы ЭРик видел, как заблестели на лбу деда капельки пота. В глаза же ему ЭРик просто не посмел заглянуть.

— Я сейчас все объясню.

От звука его голоса штабс-капитан опомнился.

— Пройдемте со мной, — сказал он поспешно и указал на дверь, ведущую внутрь квартиры, которую до этого сам же и прикрыл.

— Станислав Николаевич, так я повез вещи? — напомнил о себе Матвей, стоявший на протяжении всего этого странного разговора возле выхода на черную лестницу.

— Везите, голубчик, конечно, везите.

Штабс-капитан поправил накинутый на плечи пиджак и направился в глубь квартиры. При каждом шаге он сильно хромал — левая нога его почти не гнулась. ЭРик даже в полутьме заметил беспорядок, царящий в квартире, как будто не только люди, но и вещи пришли в смятение от предстоящих перемен. Штабс-капитан провел гостя в квадратную комнату, заставленную вдоль стен высокими шкафами, набитыми книгами. Дубовые панели под потолком образовывали резной шатер. Сверху на цепочках спускалась люстра с бронзовыми драконами. Впрочем, сейчас она не горела. Штабс-капитан поставил на стал подсвечник с изрядно оплывшей свечой.

— Извольте объясниться, сударь, — хмуря брови, сказал он.

— Да, конечно, сейчас объяснюсь, — поспешно кивнул ЭРик. Он старался попасть в тон штабс-капитану, но не находил нужных слов, и повторял первое попавшееся из дедова лексикона. — Вот, извольте послушать. Некто Фарн гоняется за мной по всему городу Санкт-Петербургу, а из-за чего? Вам знакомо это имя?

— Город Санкт-Петербург… Кажется, да, существовал такой. — Едва заметная усмешка тронула губы штабс-капитана. — Но теперь его именуют по-другому.

— Ленинград, — ляпнул ЭРик.

— ЧТО?! — охнул Крутицкий, будто пуля угодила ему в сердце.

— Я ошибся. Петроград, — спешно пробормотал ЭРик. — Ленинградом его назовут потом. Но не волнуйтесь, Санкт-Петербург еще вернется.

Их глаза вновь встретились. Теперь ЭРику показалось, что он смотрится в зеркало: у штабс-капитана были точно такие же глаза, как у него: темно-зеленые, с прозрачными светлыми прожилками.

«Что ж тут удивительного? — подумал ЭРик. — Ведь это мой дед».

— Попрошу вас так больше не шутить, милостивый государь, — процедил сквозь зубы Крутицкий.

— Это не шутка. И вы не ответили мне, хотя я спросил вас о Фарне. ЭРик выдержал взгляд.

— Фарн… Да, я с ним встречался однажды. Отвратительный тип. У нас вышла ссора, а после ссоры — дуэль.

— Вы убили его?

— Разве я кажусь таким кровожадным? К тому же это было еще до войны. Я учился тогда в университете.

— Вы убили его? — повторил свой вопрос ЭРик.

— Нет.

— Жаль.

— Если сказать честно, я спасся чудом. Был уверен, что пуля попадет мне прямо в лоб. Я даже ощутил холод в том месте, куда должен был угодить свинец. Но в последний миг полупрозрачная рука мелькнула перед моим лицом, и пуля просвистела подле уха. На следующий день господин Фарн исчез, и мы более никогда не встречались. Вот только письмо… — Крутицкий прошелся по библиотеке, скользя тонкими пальцами по зеркальным стеклам книжных шкафов. — На следующий день после дуэли мне передали письмо, полное угроз. Подписи не было, но я уверен, что именно господин Фарн написал его.

— Он угрожал вас убить?

— Нет, он обещал превратить мою жизнь в ад.

— Несомненно, это связано с Перуновым глазом.

— Что вам известно про Перунов глаз?

— Я нашел страничку из вашего дневника.

Лицо штабс-капитана вновь исказилось. Неловко качнувшись из-за искалеченной ноги, он шагнул к ЭРику и схватил внука за лацкан рубашки.

— Кто тебя послал шпионить за мною, мразь?!

— Э, хватит! Коли не хотите, чтобы худо было! — крикнул ЭРик.

Дикий его нрав тут же взял верх над внешней смиренностью. Без труда ЭРик разжал пальцы Крутицкого и оттолкнул деда. Тот ударился спиною о дверцу шкафа. Жалобно звякнули стекла. Штабс-капитан не устоял на ногах и грохнулся на пол. Из распахнувшихся дверец шкафа на него посыпались книги в темных с золотым тиснением переплетах. ЭРик явно не рассчитал свою силу.

— Прошу заметить, — сказал он сухо (откуда только такие дурацкие обороты — никогда прежде он так не говорил), — что я вдесятеро сильнее, но покалечить вас у меня нет никакой охоты. — И он протянул руку деду, чтобы помочь подняться.