Аня Сокол - На неведомых тропинках. Шаг в пустоту

Искусственный мир. Он не стоил бы упоминания, если бы в тот момент, когда качнулась лакированная ветка дерева, в его широком стволе не вспыхнули два красных уголька. Неожиданность не только для меня, но и для бестелесного. Красные огни глаз смотрели прямо на меня. Уверена, окажись здесь зеркало, мои в нем отразились бы не менее ярко. Глаза — зеркало души. В моих сейчас отражалась чужая. Красные огни мигнули, мои веки, подчиняясь воле проклятого, ответили тем же.

Я затаилась, чем развеселила беса. Встреча с соплеменником не произвела на него никакого впечатления. Он просто отвернул мою голову и пошел дальше.

Все думают, что бесы — малочисленная раса. Что, если это не так? Что, если они предпочитают вязкое пространство безвременья миру, который все считают для них родным? Теперь я понимала, чьи глаза смотрели на меня тогда в переходе. Чуждый взгляд, испугавший меня до колик в животе и этим спасший от прогулки по non sit tempus. Спасение и бес — несовместимые слова в одном предложении, очередная насмешка ушедших.

Шаг — и густой воздух безвременья остается позади. Мир стежек поразил ослепительной легкостью, чистотой простых и понятных звуков, живыми растениями, животными, людьми. Ветром и светом, даже несмотря на то что небо хмурится серыми тучами, а воздух наполнен изморосью. Бес сдержал слово, он вывел меня из non sit tempus.

Холм был очень похож на своего собрата в Заячьем холме. Та же срезанная вершина, тот же журчащий звук, чаша источника добротно выложена гладкими речными камнями, серые швы скрепляющего раствора напоминали паутину, колыхающуюся под прозрачной водной гладью.

Седому пора начать беспокоиться, безвременье подошло очень близко к источнику. Хозяин северных пределов стоял напротив меня, отстраненный и равнодушный. Чуть дальше за его спиной, обжигая меня эмоциональными взглядами замерли Пашка с Веником, Невер на руках у матери жизнерадостно ухнул и взмахнул хвостом. Он рад меня видеть. Справа улыбался во весь белозубый рот смуглолицый парень — хранитель, черные глаза лучились весельем. Как не похож этот молодой человек на того мужчину, с которым я разговаривала во мраке.

— Птичка вытащила нам хранителя, — сказал бес моим голосом.

— Вижу. — Судя по всему, это не произвело ни малейшего впечатления на Кирилла. — Ну, — поторопил он проклятого.

— Хозяин, а не хотите узнать, что она…

— Нет, — одно хлесткое слово-приказ того, кто не привык повторять дважды, того, кого не заставляют ждать, — Орихор!

Глазам стало невыносимо горячо, кровь бросилась в лицо. Я застонала, прижимая руки к пульсирующим векам.

— Я был нежен. — Голос шел из плаща серого цвета, который держал в руках русоволосый секретарь, ткань наполнялась дымом, формируясь в подобие человеческой фигуры. — Птичка доставлена, и даже в лучшем виде, чем была.

Я опустила руки. Тело снова слушалось, снова принадлежало мне. Вернулись слабость, головокружение и боль.

— У меня не было и не будет слабостей, — сказал Кирилл, — едва сдерживаю побуждение утопить тебя в пруду и закончить на этом.

Знакомый голос был тих. Он на самом деле злился. Хуже будет, если он замолчит. Когда демон не говорит, он действует, а когда действует, то не слышит ни криков, ни жалоб, ни просьб о пощаде.

Лицо Хозяина было холодно. Красные уголья глаз беса смотрели на меня из-за его правого плеча. Проклятый хозяйничал в моем теле с моего разрешения. Повторно он его спрашивать не будет.

— Не стоит утруждаться, — пробормотала я и быстро, боясь передумать, шагнула в сторону, — я сама.

Гладкая поверхность воды была так маняще близко. Они не успели меня остановить, наверное, потому что не поняли, что я хочу сделать, а когда поняли, не поверили, или им было все равно, что куда вероятнее.

Я повалилась в чашу источника, подняв тучу брызг.

Вода была ледяной. Я и не подозревала, что она может быть такой холодной, не замерзая. Кожу обожгло. Сердце замерло. На краткий миг мне показалось, что оно замолчало навсегда, что от ледяного шока оно больше не сможет ударить ни разу. А потом оглушительный стук возобновился с утроенной силой, еще немного, и оно прорвет ткани, мышцы, кожу, вывернет наизнанку ребра и выскочит наружу. Вместе с его силой вернулась жизнь.

Я оттолкнулась ногами от каменного дна и вынырнула на поверхность. Осенний воздух был наполнен обжигающим теплом. Первый вдох — как последний.

Слышались ругань и проклятия с ноткой неуместного восхищения. Меня подхватили за руки и вытащили из воды. Секретарь Седого, молодой человек лет двадцати пяти, опустил меня на землю. Все, кто стоял близко к источнику, были мокрыми с головы до ног.

Я подняла голову и откашлялась, в поле зрения попали черные спортивные ботинки, на вид очень дорогие. Раздраженный помощник швырнул меня к ногам Хозяина и удалился. Сил подняться я не нашла. В первые моменты теплый, по сравнению с водой, воздух, обернулся пробирающим до костей ветром. Я обхватила себя руками, воздух из легких выходил неровными рваными выдохами, будто внутри не хватало для него места. На брюки потекла темная кровь, толком не закрывшаяся рана открылась. Кровь была горячей.

Все, что было во мне магического, все изменения извне стерла чистая родниковая вода. В том числе и метки проклятого. В том числе…

— Идиотка, — Кирилл сказал это почти ласково, склонился и протянул руку к лицу.

Я сглотнула. Даже сейчас, замерзшая и дрожащая в одежде, которую можно выжимать, сидящая в грязи, зажимающая укус, чувствующая на себе не один десяток глаз, я хотела этого прикосновения, предвкушала тепло пальцев. Одно касание согреет меня лучше одеяла.

Седой усмехнулся, втянул воздух, смакуя мои ощущения, мои желания. Рука качнулась, подцепляя сережки — двойные колечки, подаренные им же когда-то давно.

— Это поправимо, Алиса уже взрослая, и амулет матери вам давно не нужен, — пальцы спустились ниже к горлу, ключице, груди.

«Давай же!» — мысленно прокричала я, подаваясь вперед.

Кирилл подцепил тонкую цепочку, прикоснувшись к коже на одно неуловимое мгновение, я не смогла подавить прерывистый вздох, и вытащил наружу пятирублевую монетку.

— Это нет. Твое место в Юкове неизменно, но амулет, — он позволил кругляшку упасть поверх мокрой куртки, — уничтожен. Периметр рухнул. Стежка осталась без защиты. Они решат, что ты мертва.

— Пусть порадуются, — прохрипела я.

— Пусть.

Кирилл выпрямился, его место тут же занял Максуд. Собственные представления скорее мешали, но стоило закрыть глаза, и все становилось на свои места — мужчина в теле молодого парня.