Аня Сокол - На неведомых тропинках. Шаг в пустоту

— Одно из условий переговоров, выдвинутых Катькой, — присутствие Ольги Лесиной.

— С каких пор тебе ставят условия? Джинн говорил, ты отказал им во встрече.

— Я передумал. — Седой развернулся и пошел к дверям, рубашка в горох не произвела должного впечатления. — Поторопись, — обернулся он перед тем, как выйти, — полчаса как рассвело. Я уговорил цитадель подождать с охранными чарами. Если не хочешь провести еще один день в этой комнате, поспеши.

Вопросы копились, затворничество тяготило. Седой не торопился с исполнением угрозы, и дальнейшая судьба оставалась загадкой.

Он вышел, оставив меня метаться между стулом с одеждой, тазом с водой и ночным горшком, попутно гадая, на каком все-таки я этаже. Третий? Четвертый? Еще выше?

Встречу проводили в одном из залов на втором этаже, там же, где и аудиенции. Но на этот раз без апломба и с минимумом присутствующих. Я, присевшая на боковой диван и старающаяся слиться с цветастой обивкой. Седой за массивным столом, вытянувшийся рядом секретарь, в глазах огонь, в позе готовность служить. Напротив, на таком же мягком диванчике, две женщины. Одна чуть более молода и светловолоса — Тамария, вторую я видела впервые, на вид моя ровесница. За спинкой дивана стоял еще один мужчина, с решительно выдвинутым подбородком, поза зеркально отражала ту, в которой замер секретарь Кирилла. Неожиданным было присутствие Тёма в дальнем углу и ожидаемо — пары брежатых, положенных по этикету.

Трое на трое плюс Тём и я, брежатые не в счет.

— Отзови своих псов, Седой, — потребовала Прекрасная, голос для ее изящного телосложения оказался слишком звучным и глубоким, — не развязывай войну.

— Нет.

— Что «нет»? — Она раздраженно повела головой, густые русые, более темные, чем у дочери, волосы качнулись.

— Все нет. Я не отдам Кощухино. И нет — войну развязал не я. На мои земли напали, я ответил. Если у тебя все, я прикажу подать обед. У меня все еще служит тот лейтенантик, чья селезенка в прошлый раз привела тебя в восторг, так что давай сделаем друг другу приятное.

— Ты перешел все границы, Кирилл, — серые газа сверкнули, — я не нападала на твои стежки, и ты это знаешь. — Женщина подалась вперед, ее можно было бы назвать красивой, если бы не слишком маленький, созданный не для этого лица нос и тонкие губы. — Думаешь, никто не сообразит сопоставить союз с людьми и превращение их в лишенных разума?

Седой не ответил, графитовые стены казались ему более интересными, чем собеседница.

— Твоим вестником стал один из их представительства, вы наладили поставку заготовок для экспериментов так, чтобы пропажа большого количества людей не вызвала вопросов. Ты сымитировал нападение на свои пределы, не жалея тех, кто вручил тебе свои жизни, ты…

— Хватит, — перебил ее демон, в его прозрачных глазах замерзал лед. — Все это можно сказать и про тебя, Катюша, — ласковое, какое-то домашнее прозвище, не вязавшееся с тоном беседы, заставило меня вздрогнуть, Тамария повернулась и удивленно подняла брови, — и про Виктора. Про любого. Без доказательств это простое сотрясание воздуха.

С минуту они смотрели друг на друга, а потом Прекрасная сдалась, закрыла глаза и откинулась на спинку дивана. Обычная женщина в серых джинсах и блузке, повелительница южных пределов не собиралась оправдывать эпитет «прекрасная».

— Ты прав, — она неловко улыбнулась, — мы приехали не за этим.

— Мы хотим заключить мир, — добавила Тамария, вышло излишне порывисто и патетично.

— Попробуйте, — кивнул Кирилл. — И поскольку вы пришли ко мне сами…

— Мы оплатим ущерб. Что тебе больше по вкусу? Души? Кровь? Артефакты? Или люди?

— Или, — повторил Седой и улыбнулся так, что даже я поняла, что ждать чего-то хорошего явно не стоит, обычно после этого перестают улыбаться все остальные. — Мне достаточно вассальной клятвы.

Кирилл всегда был мастером требовать невозможное, а потом ставить в такие условия, что невозможное покажется сущим пустяком по сравнению с реальностью.

«Держись, мама», — в который раз прозвучали в голове слова моей Алисы.

— Значит, война, — тихо констатировала Екатерина. — Мы больше не будем отступать. Под нож пойдут целые стежки. Ты этого хочешь?

— Я сказал, чего хочу, — Кирилл продолжал улыбаться, — совсем не обязательно афишировать наши отношения. Для всех ты останешься хозяйкой. Подумай, — он подал знак рукой, и брежатые распахнула двери, — а пока будь моей гостьей. И я все-таки пришлю на ужин того лейтенантика.

До вечера я бродила по графитовым коридорам, не находя себе места. Выяснила три вещи. Первое — моя комната находилась на четвертом, закрывающемся с восходом солнца этаже, в противоположном покоям Кирилла крыле. Вопрос об охранных чарах стал очень актуальным, вставать придется до рассвета. Я уже неплохо ориентировалась в цитадели — это второе. И третье — все встреченные слуги, подручные и посыльные старательно отводили глаза от моей скромной персоны, что, прямо скажем, нехарактерно для нечисти.

Я переходила из зала в зал, из коридора в салон и обратно, и даже если натыкалась на компанию нечисти, то ли гостей, то ли слуг на особом положении, они чаще всего решали, что общество человека дурно скажется на их репутации. Меня не гнали, не толкали, не оскорбляли. Меня игнорировали. И я отправлялась дальше.

Незаметно для себя я переместилась из хозяйской половины в служебную, более оживленную и шумную. Заглянула в швейную мастерскую, полюбовалась стопками сложенной ткани и кучами тряпья на полу, странными конструкциями из реек и перекладин — то ли ткацкий станок, то ли орудия пыток — и на одну новомодную швейную машинку «Зингер», вокруг которой прыгали две девушки и одно создание с птичьей головой.

На кухне вокруг больших печей, в которых можно было запечь быка или выплавить кольцо всевластия, бегали чертенята в замусоленных белых передниках. Толстый повар орал на них, и они то и дело спотыкались.

Мимо меня по коридору прошел очень крупный мужчина в резиновых сапогах, перчатках, переднике и с топором на плече. Весело насвистывая, он свернул в боковую дверь, которую я старательно обошла стороной, в разделочной мне делать нечего.

В прачечной очень жарко и плохо пахнет. В мастерской раздавался перестук молотков. Баня в этот час пустая и нетопленая.

Мне не мешали, не гнали и продолжали отводить глаза.

Ничего стоящего я так и не увидела. Серая цитадель представлялась мне гибридом спальни, пыточной и кухни, причем не каждый сможет определить, где именно находится.

Зимой темнело рано, и графитовые стены выпустили из своей крепкой охранной магии коридоры и комнаты верхних этажей еще до ужина. Вечер застал меня в овальной комнате на третьем этаже, стены которой были увешаны портретами. Я обходила постаменты, урны с прахом и другие экспонаты, начиная с иззубренного атама и заканчивая статуей без ног, рук и головы. Картины, большие и маленькие, масло, акварель и карандашные наброски на пожелтевшей бумаге, забранной стеклом. Реликвии и память рода Седых. Я переходила от одного холста к другому. Хищники от первого, серого рогатого чудовища с кожистыми крыльями и шипами на лапах, до последнего, вполне человекообразного Кирилла со светлой шевелюрой и прозрачными водянистыми глазами. Их дети и жены. Последние очень разные, одна пухленькая и напуганная мышка, зато ее платье и рама, в которую обрамлен портрет, усыпаны камнями и поражают вычурностью работы. Другая с сурово поджатыми губами смотрится жуткой стервой, пусть и позирует в подвенечном платье, а холст забран в тонкое дерево без малейших излишеств. Влада тоже была здесь, ее никто не мог лишить титула, пусть она его носила очень недолго. Девушка смотрела на меня сияющими, как черный агат, глазами во всем блеске своей красоты.