Виктория Авеярд - Алая королева

Вот только принц припустил по направлению к поселку так быстро, словно хотел обогнать мой вопрос.

— Я туда хожу не напиваться, Мара.

— Ты только ловишь карманников и волей-неволей вынужден давать им работу.

Кол резко остановился и обернулся так, что я прямо-таки наткнулась на его твердокаменную грудь. А потом я услышала, как он хохочет.

— Ты сказала «волей-неволей»? — смеясь, выговорил он.

Я покраснела под слоем грима и слегка оттолкнула его.

«Весьма неосмотрительно», — пожурила я себя, но вслух произнесла:

— Ответь лучше на мой вопрос.

Улыбка на лице осталась, а вот смех стих.

— Я делаю это не ради своего удовольствия, Мара. Ты должна меня понять. Однажды я стану королем. Быть эгоистичным — привилегия, недоступная королям.

— А мне казалось, что король — человек, наделенный всеми мыслимыми привилегиями.

Кол покачал головой. Взгляд у него стал каким-то потерянным, когда он на меня смотрел.

— Хотел бы я, чтобы ты была права.

Кол разжимал и сжимал пальцы в кулак. Я практически видела, как от его кожи отделяются крошечные язычки пламени. С гневом принц, впрочем, быстро справился. После вспышки ярости остались лишь угольки сожаления, едва тлеющие в его взгляде.

Тогда он вновь зашагал к поселку. На этот раз принц уже не торопился.

— Король должен знать свой народ. Именно это я пытаюсь тебе втолковать, — тихим голосом произнес он. — Я брожу по столице и езжу на фронт. Я хочу сам видеть истинное положение вещей в стране, а не то, что мне рассказывают советники и дипломаты. Так должен вести себя любой хороший король.

Говорил он так, словно желание стать хорошим королем было чем-то постыдным. Возможно, в глазах его отца и всех этих придворных дураков так оно и было. Кола с детства учили произносить слова сила и могущество. Иным словам, столь необходимым правителю, его не учили, не учили словам доброта, великодушие, сострадание, храбрость и равенство.

— И что же ты там увидел, Кол? — спросила я, махнув рукой в сторону поселка, уже замаячившего между стволами деревьев.

Сердце екнуло в груди от близости к дому.

— Мир на лезвии ножа. Вот-вот он, потеряв равновесие, сорвется в пропасть, — вздохнув, ответил он, прекрасно понимая, что не такой ответ я желаю услышать. — Ты понятия не имеешь, насколько все ненадежно и изношено. Еще немного, и этот мир развалится, превратившись в сплошную руину. Мой отец делает все от него зависящее, чтобы спасти нас. Я собираюсь быть не хуже его.

— Мир и так — сплошная руина, — промолвила я, меся сапогами грязь на дороге.

Отсюда, из-за деревьев, открывался хороший вид на грязное захолустное селение, которое я привыкла считать своим домом. По сравнению с Чертогом поселок казался настоящей помойкой, если не преддверием ада. Почему он этого не замечает?

— Твой отец защищает своих людей, не моих.

— Любые перемены даются недешево. Многие умрут, главным образом красные. Победа наступит, но это будет не твоя победа. Ты не имеешь полного представления о том, что происходит.

— Я слушаю. Рассказывай, — обидевшись, ощетинилась я. — Я хочу иметь более полное представление, как ты выразился.

— Озерщики — они похожи на нас. Государственный строй — монархия. Правящая элита состоит из серебряных. Князья Пидмонта, наши единственные союзники, никогда не поддержат государство, в котором красные обладают равными с серебряными правами. Степняки и тираксы — такие же. Даже если в Норте произойдут коренные изменения, соседние страны не допустят, чтобы это продлилось долго. На нас нападут, разделят и разорвут нашу страну на клочки. Будут войны, а вместе с ними новые смерти.

Я вспомнила карту Джулиана, на которой обозначены другие государства. И везде правят серебряные. И нигде нет места красным.

— А если ты ошибаешься? Что, если Норта положит начало изменениям, которые просто необходимы? За нами пойдут другие. Никто не знает, куда может привести свобода.

Кол не ответил. Наступило безрадостное молчание.

— Вот он, — сказала я, остановившись невдалеке от знакомых очертаний моего дома.

Мои ноги тихо ступали по древесине, а вот под тяжестью шагов Кола ступеньки лестницы жалобно скрипели. Он почувствовал мое беспокойство и положил свою теплую руку мне на плечо, но легче от этого не стало.

— Я могу подождать внизу, — неожиданно прошептал он сзади. — Не стоит рисковать, чтобы меня вдруг не узнали.

— Они не узнают. Хотя мои братья и служили, они не отличат тебя от стойки кровати. К тому же ты сказал, что хочешь знать, за что сражаться стоит, а за что не стоит.

«Шейд может его узнать, но Шейд достаточно умен, чтобы держать язык за зубами», — подумала я.

Дернув, я распахнула дверь и ступила в дом, который больше не могла называть своим.

Словно время пустилось вспять…

Дом дрожал от хорового храпа, и папа отнюдь не был здесь запевалой. Бри располагался в заваленном разным тряпьем кресле. Его изрядно развитую мускулатуру прикрывало лишь тонюсенькое одеяльце. Прежде длинные волосы коротко острижены по-армейски. Шрамы на руках и лице — немые свидетельства битв, в которых ему довелось побывать. Должно быть, он проиграл Трами, который теперь беспокойно ворочался в кровати, прежде бывшей моей. Шейда нигде видно не было, но он и раньше не любил спать в одиночестве. Должно быть, бродит сейчас по поселку в поисках бывших подружек.

— Вставай и пой!

Рассмеявшись, я быстрым движением сорвала с Бри одеяло.

Брат упал на пол, повредив его, пожалуй, больше, чем ушибся сам. Перевернувшись, он замер у моих ног. Секунду казалось, что он собирается вновь погрузиться в сон, но потом Бри часто заморгал и уставился на меня сонным, ничего не понимающим взглядом. Спустя пару секунд он окончательно проснулся.

— Мара!

— Замолчи, Бри! Люди спать хотят! — прорычал из полутьмы Трами.

— ВСЕМ МОЛЧАТЬ! — раздался крик отца из спальни.

Все вздрогнули.

Только сейчас я до конца осознала, как сильно по ним скучала. Отогнав остатки сна, Бри крепко меня обнял и рассмеялся. Стук рядом засвидетельствовал, что Трами, спрыгнув с чердака, приземлился своими проворными ногами на доски пола.

— Это Мара! — закричал он, поднимая меня своими сильными руками.

Он оказался худее Бри, но не таким худым, как бобовый стебель, не таким, каким я его запомнила. Под кожей рук бугрились мускулы. Минувшие годы, видать, оказались для него нелегким испытанием.

— Рада тебя видеть, Трами, — промолвила я, боясь, что могу вот-вот расплакаться.

С шумом распахнулась дверь спальни. В дверном проеме возникла фигура мамы в драном халате. Она открыла было рот, желая накричать на мальчиков, но, завидев меня, запнулась на полуслове.