Никому и никогда - Loafer83
Юля резко встала, как учил тренер, без рук, из любого положения на полу, с легким прыжком, чудом не задев подоконник поясницей, она совсем забыла, что сидела у батареи. Надо что-то с собой делать, нельзя позволять себе рыдать и раскиснуть. Тренер всегда учил ее быть сильной, не сдаваться, никогда не сдаваться. Юля утерла слезы и всхлипнула и, посмотрев на ночное небо, кивнула ему. Нет, она не верила ни в какую загробную жизнь, тем более были смешны байки и мифы о жизни на небе и прочая чушь. Как мать ни старалась приобщить ее к церкви, затянуть в свою секту, Юля не поддавалась. Максим еще в средней школе объяснил ей, что почем и как это правильно называется, но мать считала, что из-за тхэквондо ее дочь стала буддисткой. Сейчас Юле очень хотелось во что-нибудь верить, чтобы было с кем поговорить, задать вопросы и не получить ответа, но знать или чувствовать, что тебя услышали и поняли. Выливать все на Альфиру или Илью она не хотела, они не заслуживали такой муки, ведь когда любишь, то все невзгоды и страдания воспринимаются как свои собственные. Юля всегда чувствовала так, поэтому старалась не рассказывать все, даже Альфире, которая умела слушать, могла успокоить, но Юля знала, как Альфа потом переживает одна, когда никто не видит. А если рассказать Максиму, то он может и высмеять, но она никогда не откровенничала с братом и точно не знала, как он себя поведет.
Одеваясь на пробежку, спать она все равно не будет, Юля остановилась, посмотрев на себя в черном зеркале: какая же она еще малолетняя дурочка, и как она несправедлива к Максиму, цепляясь за детские комплексы и прошлые обиды. И почему она такая, почему не может быть нормальной и хочет цепляться к тем, кого любит? Не Максим, не Илья этого не заслуживали и терпеливо ждали, когда она повзрослеет. И вот детство кончилось, безвозвратно. Так всегда бывает, когда ребенок видит смерть, понимает ее и не может принять. Темный силуэт в зеркале был ее и не ее — она изменилась, навсегда, и очень боялась сейчас увидеть свое лицо, свои глаза, в которых было все: боль, ужас, ненависть, ярость, беспомощность и уверенность — вот ее Юля боялась в себе гораздо больше. Ее страшила эта непоколебимая уверенность, еще не сформировавшаяся в четкое решение, в действие, но это скоро случится.
Выбежав из дома, Юля уже скоро оказалась в парке. Бежать было тяжело, приходилось заставлять, издеваться над непроснувшимся и избитым телом. Бег помогал прийти в себя, разобраться с мыслями, точнее выбросить все из головы и начать думать заново, впуская в голову только важное, отбрасывая мозговой мусор, тративший энергию, угнетавший силу воли, заставлявший опускать руки и впадать в отчаянье. Тренер всегда говорил ей, когда Юля впадала в тихую истерику или хотела все бросить: «Никогда не позволяй неудачам ломать свою жизнь». Бегая по ночным дорожкам, Юля вспоминала Олега Николаевича, быстро утирая слезы, не позволяя себе разреветься. Выбежав на поляну, она выбрала дерево покрепче и стала разминаться, переходя к отработке простых ударов ногами и руками. Кулаки и голени гудели, но не просили пощады. После серии ударов, вскипятивших кровь, Юля упала на ствол и заревела, громко, не боясь, что кто-то ее услышит, начнет приставать с помощью или вызовет полицию.
Ее нашли в раздевалке. Полицейским с трудом удалось уговорить ее разбаррикадировать дверь. Юля была готова драться, она видела во всех врагов, пока не пришла медсестра, проводившая осмотр перед соревнованием. Юля поверила ей и сдалась, опустив на пол сломанную вешалку, из которой она сделала подобие копья или палки, опасно вращая перед полицейскими, чтобы они не подходили ближе. Потом был допрос, психолог, потом опять допрос. Она не понимала, что от нее хотят, почему постоянно разные люди выспрашивают одно и то же, а она должна повторять раз за разом одни и те же показания. Поймать на лжи или несоответствии ее не удалось, она мыслила ясно, наверное, так действовала на нее злость к этим людям.
Мэй отвезла ее домой вместе с Альфирой и Максимом. Юля долго сидела в траве на лужайке у сквера, уткнувшись лицом в Арнольда. Пес не скулил, не выл, а покорно терпел ее рыдания, с тревогой и тоской смотря на хозяина, чтобы тот подсказал, показал, что надо делать, как помочь. Но ни Илья, ни Максим, ни Альфира не знали, что надо делать. Мэй заставила Юлю выпить две таблетки, силой разжимая ей рот, и стало легче. Тревога перестала быть острой, боль превратилась во что-то тянущее и холодное. Неприятно, но гораздо лучше, чем рваться изнутри, хотеть умереть прямо сейчас, здесь, навсегда… сейчас… здесь…
Ребята уехали в институт к роботу. Не только Сергей, но и Леха что-то заметили, увидели, как камера зафиксировала, передала в прямой трансляции полупрозрачное движение, после чего охранник стал убивать. Илья поехал с ними, у него тоже были мысли. Он хотел помочь Юле, но точно знал, что сейчас его помощь будет мукой для нее. В институте Леха скопировал весь видеомассив, и они поспешили на квартиру. Никто не проронил ни слова, но каждый понимал, что полиции то, что они найдут не нужно, и все это продолжение непонятной игры. Думать о том, кто с ними играет, не было никакого смысла.
Мэй не стала заходить к Юле, хотя и хотела остаться с ней, помочь, но по взгляду Максима поняла, что лучше не стоит. Юля и сама это понимала, долго не выпускала ее из объятий, всхлипывая, утирая сухие глаза ладонью, слез больше не было, только дрожь и жгучая резь. Родители уже знали, и их принял на себя Максим. Альфира помогала Юле, отвела в комнату и переодела, как маленькую. У Юли дрожали руки и ноги, она ничего не могла делать сама, смотря красными глазами на Альфу и спрашивая: «За что? Почему Олег Николаевич, почему его?». Альфира старалась не разреветься, став очень похожей на свою бабушку. Она отдавала приказы, руководила, порой жестко, и Юля слушалась, доверяя подруге.
Альфира напоила ее молоком и заставила немного поесть, после чего Юля отключилась. Альфира сидела на краю кровати и еле слышно рыдала, в мягкого розового слоника, которого она давным-давно подарила Юле на день рождения. Этот
