Stashe - Сегодняшний вчерашний день

Ян надеялся, что на его лице не отразилось никаких чувств, стать жертвой некого опыта ему совершенно не хотелось. Он был реально испуган и напряжен. Беспомощность не настраивает на оптимизм. Шептунов мог лишь надеяться, что зрение вскоре восстановиться, а травмы не окажутся опасными. Незримый собеседник меж тем продолжал разглагольствовать, источая медовое дружелюбие в каждом слове:

— Навьи действуют методами, которые мы не в состоянии объяснить. Бывшие пленники утверждают: они применяют яды, пытки, воздействуют на психику. Несчастные начинают нести околесицу, говорят о неведомых мирах, прошлых жизнях на других планетах, что-то совершенно немыслимое. Они узнают людей, местных жителей, которые и знать не знали об их существовании. Некоторые пленники обретают ложные воспоминания, другие сохраняют рассудок и говорят о родных поселках, с которыми у нас заключены договора о торговле, но зато теряют зрение, у них слабеет слух или отказывают внутренние органы, появляется тик, слабеют ноги или руки. Сомнительная удача сохранить разум в такой ситуации, не так ли? Бывает, пленники умирают или остаются убогими до конца жизни. У вас самого сохранились какие-то воспоминания о пребывании у них?

Янат попытался быстро вывернуться, и поскольку подозрительным его собеседнику могло показаться что угодно, старался балансировать на тонкой грани между правдой и ложью. Не зная, с кем имеет дело, Ян просто не представлял, насколько тот опасен и чего стоит ждать. Оставалось косить под идиота, в надежде, что удастся разобраться по ходу дела.

— Меня не пытали, — честно сказал он, — но помню я немногое. Удар Любомира пришелся в голову, меня до сих пор мутит и полный бардак в мыслях. С трудом удается даже имя припомнить. Быть может, перенесем допрос на попозже?

— О, простите, это не допрос, — сразу открестился неизвестный. — Мне, напротив, хотелось бы придать вам уверенности, сообщить, вот, рядом друзья и помощь, любая помощь, которая будет оказана незамедлительно. Хотелось сгладить…ну, впрочем, вам лучше?

Янат дотронулся до лица, и тряпка съехала набок. Он сразу зажмурился, страх получить омерзительные ощущения, как ранее на берегу, заставил его стать очень осторожным.

— Здесь света достаточно, чтобы смотреть, но он приглушенный, не бойтесь. Если глаза по-прежнему сильно болят, подождите доктора и не пытайтесь их открывать, — сочувственно произнес незнакомец.

— Я попробую, — нерешительно сказал Шептунов и сквозь щелочки попытался разглядеть потолок. К его удовольствию, зрение восстановилось практически полностью. Он шире открыл глаза, заново привыкая к таким обычным до того ощущениям. Какое оказывается счастье — просто смотреть. Тем не менее, Янат решил притвориться. Демонстративно щурился, переводя взгляд с предмета на предмет, подслеповато моргал. Естественно, захотел он рассмотреть и своего загадочного собеседника.

Зрачки Шептунова непроизвольно расширились, когда незнакомец перестал таковым быть, потому что прямо напротив Яна сидел ни кто иной, как Виталий Самойлов собственной персоной.

Шептунов онемел. Возможно, именно это не дало ему совершить какую-нибудь глупость. Человек, смотрящий на Яна вежливо и благожелательно, остался невозмутим. Простая логика, вкупе с робкой интуицией твердили Шептунову в унисон — перед ним не притворство, а самое искреннее поведение. Этот Самойлов его не знал или же являлся виртуозным лгуном, поскольку сильную неприязнь начальника к Янату скрыть было бы весьма затруднительно.

В свете текущих событий остро вставал вопрос, кто же тогда сидящий на стуле человек? И человек ли?

27 глава

Жизнь — штука местами переменчивая и крайне опасная. Но, тем не менее, когда она пресна, мы требуем соли и перца, а получая их, удивляемся собственной неготовности откушать такое блюдо.

"Сидела бы ты тогда в своем болоте, да не квакала" — когда-то сказала Яну Инга, еще в бытность их дружбы, в качестве ответа на пустячную жалобу.

Ян смотрел на сидевшего перед ним Самойлова, понимая, что внезапно получил тот самый толчок, которого ему так не хватало для восстановления равновесия. Он (пинок) был особенно ценен тем, что исходил от олицетворения его врага.

Шептунов всегда неохотно признавал собственные недостатки. Мягкая Инга могла быть довольно жестокой, когда разговор заходил о дисциплине или правилах их работы. Ян, который всеми фибрами души ненавидел ограничения и нормы, не желал видеть в ее словах и каплю правды. Например, что Яната покрывает она, поскольку, несмотря на хамство и пренебрежение правилами, у него хорошо работает голова, что дает ему отличную фору. Она покрывала его даже там, где не следовало: когда он несколько раз чуть не завалил контакт глупым поведением, когда нарушил протокол безопасности и повредил ноги. Таких случаев было немало, на самом то деле. И терпели его вовсе не за гениальность, а как то жестко указала в порыве гнева Инга — за связи и тело. Он сам ценность. Уникальный генетический материал. Ян ее за эти промывки мозгов временами ненавидел. А в глубине души знал — правда.

Только рано или поздно все игрушки кончаются взрослыми разборками. Сейчас, он мог рассчитывать только на себя, потому что теперь уж абсолютно точно, страховать его просто некому.

Янат постарался изобразить самый искренний и живой интерес к происходящему, но на фоне мучительной боли, якобы его терзавшей. Голова до сих пор гудела как медный таз, но все это можно было перетерпеть. На самом деле, мозги его судорожно перерабатывали информацию. Он не мог отказаться от обряда, но согласиться неизвестно на что, как жертвенный баран еще хуже. Следовало придумать, что угодно и оттянуть сладостный момент единения до тех пор, пока не удастся выяснить побольше. Кто такой этот мужик, сидящий с вежливым лицом напротив? Кто из двоих настоящий? Какова цель двойника? Кроме того, нужно хотя бы попытаться разузнать как можно больше о жителях поселка. Сделать это до того, как станет невозможным избегать принятых здесь традиций. То, что обряд вызовет нарушения в его психике, Шептунов даже не сомневался. Самойлов ситуацию нарисовал яснее некуда.

— Хотелось бы узнать чуть больше об обряде, — сказал он, изображая легкое сомнение и умеренную встревоженность.

— Конечно, — Самойлов расплылся в улыбке, — перед самим процессом я все расскажу вам.

— А сейчас?

— Нет. Понимаете, люди, пришедшие оттуда, очень ранимы. Они все вокруг видят в черном свете, они уверены, что окружающие им врут, хотят причинить вред здоровью. Их реальность кажется им существующей, а прочее выдумками. Признание выдуманных миров существующими, ложных воспоминаний подлинными. Вам тоже сейчас кажется, что я пытаюсь заморочить голову?