Виктор Никитин - Легенда дьявольского перекрестка

Так и не удалось выяснить, кто и почему не запер стойла, и что так взбудоражило лошадей. Лишь один конь не покинул своего места, оставаясь совершенно невозмутимым. Это был Бестия.

Глава двадцать шестая

В мрачном полупустом подземелье колдуны продолжали наблюдать за происходившим над ними. Храня молчание, ничего не обсуждая, они внимательно слушали истории, которые путники рассказывали наверху. Только один раз седовласый сделал замечание колдунье, по его мнению, впустую расходовавшей магическую силу, когда она развернула картинку на всю стену. Теперь казалось, что трактирный зал и его подземную копию ничто не разделяет, а при желании из одного помещения можно перейти в другое.

Красивая колдунья действительно тратила немалые силы. Она это прекрасно чувствовала сама, но не желала ни перед кем признавать своей слабости. В первую очередь перед своим бронзоволицым учителем.

Долгое молчание нарушил колдун, скрывавший изуродованное лицо за капюшоном:

- Мне поведали эту историю сразу после возвращения в Империю. Да, точно. Примерно год тому назад.

- В моем мире она тоже имела место, - оживился горбун в кресле. - Насколько я знаю, у историй из двух наших миров совпадает абсолютно все, кроме концовок.

Тут вмешался высокий худой чернокнижник, ранее особо не отличавшийся разговорчивостью.

- Не только концовками. Я и наш несчастный друг, - он указал на колдуна в капюшоне, - принадлежим одному и тому же миру. Однако я был очевидцем того, что ему известно только с чужих слов. В тот момент, когда неуклюжий мальчишка оседлал черную Бестию, я стоял рядом с бароном Шварцмайером, с началом войны со шведами пригласившим меня на службу по части моих тайных дел. Купец обронил, якобы многим показалось, что конь что-то шепнул на ухо мальчику, но что именно, никто не знает. Так он в корне не прав. Я знаю, ибо все слышал. Это не было шепотом и заняло отнюдь не мгновение, просто для всех посторонних темные силы замедлили ход времени едва ли не до полной остановки. Лишь я оказался выше этого.

Бестия заговорил с мальчишкой и, признавшись в своей демонической сути, предложил сделку. Он пообещал легко и без усилий найти в мальчике малейшие задатки воина и превратить его со временем в несокрушимого рейтара, чье имя будет грозно греметь не только над Империей, но и над всей Европой. И малолетний дурачок согласился без каких-либо дополнительных условий. А вот в другом мире он согласился на сделку не полностью. Конечно, с одной стороны он с готовностью принял дары от демона в обличье Бестии, но решил, что большая часть этого существа продолжает оставаться лошадью, с которой возможно будет совладать в будущем, которую когда-нибудь ему удастся обуздать. Именно поэтому завершение истории в двух мирах не совпадает.

- Если я правильно понял, тот, кого купец называет Альбрехтом, на самом деле Николаус фон Граусбург? - спросил юноша у худого колдуна.

- Так и есть.

- И он действительно стал величайшим воином своего времени?

- Неуязвимым и несокрушимым, - отозвался горбун. - Прямо как вы.

- И он действительно убил шведского короля?

- Да, - ответил колдун в капюшоне. - На этом-то его величие, неуязвимость и несокрушимость закончились. Владыки современного мира, посылающие на смерть тысячами, не останавливающиеся перед убийством младенцев, уничтожающие ученых каждый день и каждый же день изобретающие все новое и новое оружие, решили, что Николаус поступил бесчестно, убив одного из них. По их мнению, неподдающемуся никакой логике, почти две сотни тысяч воинов с обеих сторон могли сложить головы в битве под Раненбрегом, но королей, герцогов, графов и прочих высокочтимых особ эта участь коснуться не имела права. Ныне имя Николауса пытаются предать забвению, его поступок выдают за подлость, недозволенное коварство, и все же его вряд ли когда-то забудут. Какие же мы странные создания, если...

- О-о-о! - простонал юноша, демонстративно затыкая уши. - Прекратите! Прекратите болтать о логике, о странных людях и нести прочий вздор! Поймите уже, наконец, что ваш бред здесь никому не интересен, а меня он просто-напросто раздражает.

Глава двадцать седьмая

Глядя в какую-то точку на середине стола, Бреверн ни разу не поднял глаз, чтобы ненароком не встретиться с кем-то взглядом, в первую очередь с Николаусом фон Граусбургом, завороженно слушавшим рассказ, часто хмурившим брови и морщившим лоб.

Михаэль Бреверн продолжал:

- К девятому году войны барон Хельмут Шварцмайер был назначен генералиссимусом всей германской армии, противостоявшей шведам на севере Империи. Под его непосредственным командованием сражался молодой воин, о котором с первых его битв уже слагали легенды как о бесстрашном рейтаре, исключительно в первых рядах атаковавшим неприятеля, подчас превосходящего в силе. О нем говорили: бьет без промаха, разит насмерть. Расскажи кому, что этим героем и был прежний неумеха Альбрехт, не поверили бы. То мастерство, что он демонстрировал в схватках с врагами, казалось, нельзя было воспитать упражнениями, с ним обязательно следовало родиться. В те дни умения Альбрехта восхищали окружающих, но его истоки были ото всех скрыты. Сейчас это уже не составляет тайны, поскольку широкому кругу лиц многое стало известно из дневников Альбрехта.

Никто не смог совладать с норовистым жеребцом, хотя различные воины барона пытались неоднократно. Он подчинялся только мальчишке и беспрекословно выполнял любые его команды, будто был щенком, что искренне радуется играм с детьми. Так Бестия и достался Альбрехту.

Оставшись наедине, мальчик прикоснулся к лошади и ощутил неописуемый прилив сил, который с небывалым жаром распространился по всему телу. Затем он словно заполучил некое внутреннее зрение, которым со всей ясностью увидел, какие действия должен предпринять для того, чтобы стать величайшим рейтаром. Он увидел первоклассного воина, которым станет.

Многие пажеские дисциплины Альбрехту так и не дались, но он всех удивлял виртуозным владением оружием, знанием стратегии и тактики, выездкой капризного жеребца, исполнявшего под седлом мудреные трюки, доселе никому не приходившие в голову. А вот хорошие манеры и общее поведение Альбрехта со временем ухудшились. Он стал дерзким, буйным, своенравным и мнительным настолько, что всюду представлял себе недоброжелателей.

К началу битвы под Раненбрегом Альбрехту еще не исполнилось и двадцати, однако барон доверил ему командовать небольшим отрядом рейтаров, каждый из которых был намного старше.

В сражении отряду отводилась второстепенная роль: находясь в засаде на левом фланге, они должны были вступить лишь в случае, если шведская пехота начнет теснить германские войска и достаточно углубится. Получая приказ, Альбрехт не возражал, но, очевидно, уже тогда остался недоволен распоряжением, которое не позволяло ему явить свою доблесть в бою. Он никак не желал мириться с мыслью, что в очередной баталии может лишиться славы.