Валерий Капранов - Глупец

Это был нож, размерам и заточке которого, мог бы позавидовать, даже самый опытный мясник.

Старик увернулся от коварного выпада Шрама, и совершая новое круговое движение, словно исполняя обрядовый танец, с рассекающим воздух свистом, рубящим движением, опустил тесак, на кисть негодяя, сжимавшую нож.

Ночь разрезалась душераздирающим криком. На дороге валялась отрубленная кисть, с пульсирующими, содрогающимися пальцами.

Шрам упал на колени. Злобно матерясь, он сжимал обрубок руки и не верил в только что с ним случившееся. Вены вздулись на его покрывшемся холодной испариной лбу. Он с недоумением таращился на руку, наблюдая как из раны дозированными порциями, выплескивалась, тёмно-бурая, густая кровь.

Селёдка, даже не успела заметить, как с подрубленными под коленями, сухожилиями, направляемый точным движением незнакомца, Борода, грузным кулем, свалился на землю. Её удивила, незаметная перемена в его лице, когда тот, вставая на четвереньки, откинул в сторону, мешающую ему шляпу. Ледяной ужас пронзил бомжиху, когда она своим взглядом, встретилась с бородачом. Вместо правого глаза бомжа, на неё смотрело, холодным оком, круглое горлышко бутылки, из которого, как из крана, на дорогу вытекала струйка багровой крови.

А мужчина продолжал исполнять свой причудливый и замысловатый танец. В три кульбита он оказался возле Вонючки. Причём делал он это с такой грацией и лёгкостью, словно это был не бой, а балетное представление. Брошенные, в его сторону и пролетающие мимо цели кирпичи, подчёркивали контрастно, всю убогость и несовершенство бросающего их «Ворошиловского стрелка».

Незнакомец описал молниеносное, и едва заметное хороводное движение, вокруг Вонючки. И его тесак, сделал навсегда угрюмое лицо подонка, вечно улыбающимся, дьявольской улыбкой. От уха до уха…

Всё это произошло за считанные секунды. Растерявшаяся Селёдка, не успела опомниться, как её рука, держащая бритву, онемела в могучих тисках, собачей пасти.

Удар клыков был настолько ощутимым и сильным, что казалось, будто кисть бомжихи оказалась между наковальней и кузнечным молотом.

Кости хрустнули, как раздавленная галета. Пёс, ещё пол минуты, урча и мотая головой в разные стороны, швырял Селёдку, словно тряпичную куклу, пока не услышал команду, подошедшего к ним хозяина:

— Хватит, Баян. Молодец.

Пёс предупредительно посмотрел, в расширенные испуганные зрачки Селёдки. Ещё раз, беззвучно ощерив свои саблевидные клыки, прочитал в её взгляде панический ужас и покорность, после чего, удовлетворённо повиливая обрубком хвоста, засеменил к своему хозяину.

Тот, подошёл к Илье и присев перед ним на корточки спросил:

— Сам идти можешь?

После утвердительного кивка мальчика, добавил:

— Эко они тебя… Вот жежь сволочи. Ну, ничего, мы с Баяном тебя быстро поправим. Ты нас не боись. Мы тебя в обиду не дадим.

Мальчик начал осторожно подниматься с земли. Всё тело ныло тупой не унимающейся болью.

— Спасибо дяденька, — вытирая слёзы, поблагодарил он спасителей.

— Ты не меня, ты его благодари, — кивнул мужчина на пса — Это он, тебя заметил, и меня следом позвал.

На Илью уставились умные, с интересом разглядывающие его, глаза Баяна.

Пёс учащенно дышал, высунув свой влажный и горячий язык. А потом, как показалось Илье, подмигнул ему и, нырнув, зарылся мордой под широкую ладонь своего хозяина.

— Как звать-то тебя, сынок?

— Ильёй. А вас?

— Зови меня просто Дедом… — улыбнулся в ответ человек.

Он ещё раз оглянулся по сторонам. Сообщники злосчастной шайки, как тараканы расползались по сторонам, сопровождая своё ползание жалкими стонами и площадной матерщиной.

— Ну, что пойдём Илья. Не гоже честному человеку, находиться посреди этой падали.

— Идем, Дед, — ответил Илья.

Мужчина придерживал избитого и плохо стоящего на ногах мальчика, под локоть, а с другой стороны мерным шагом выхаживал Баян, то и дело поглядывая в их сторону.

Всё-таки Илья оказался прав. С этого дня, у него действительно началась новая жизнь.

Непрошеные гости

Ворота дрожали от грохочущего стука. Марфа спокойно, не торопясь, вышла из дома. Спустилась с крыльца и направилась к воротам. Отодвинула огромный дубовый засов и ворота, со скрипом несмазанных петель широко распахнулись в стороны.

Перед ней стояли двое энкавдэшников в синих гимнастёрках и пьяный, злорадно щурящийся фельдшер. Позади, стоял воронёный ЗИМ, за рулём, которого, сидел молоденький водитель, судя по новенькой форме, тоже энкавэдешник.

Один из офицеров сжимал в руке пистолет и подозрительным взглядом, осматривал, открывшийся его пытливому взору двор.

— Где эта сволочь? — сверля ненавистным взглядом Марфу, выцедил он сквозь зубы.

— Вы это про кого товарищ? — спокойно переспросила она.

На слове товарищ, она сделала особый акцент. В который вложила весь многозначительный смысл, своего отношения к новой власти.

— Издеваешься сука? — злобно спросил капитан, угрожая пистолетом перед лицом Марфы.

— Берданкин… — крикнул он водителю. — Глаз с неё не спускать.

— А ты во двор, — скомандовал он лейтенанту. — Пока мы с фельдшером дом осмотрим.

— Вот тебе бабушка и Юрьев день — осклабился Марфе в лицо, алкоголик фельдшер.

Все принялись выполнять свои задачи. Энкавэдешники вели себя как хозяева. Они бесцеремонно разбрасывали вещи, переворачивали утварь и влезали в каждый уголок её хозяйства. Она услышала, как со звоном разбилась отлетевшая бутыль, с целебным настоем из трав, сбор которых проводился на протяжении нескольких лет, как требовало того, наставление покойной бабки травницы.

Молоденький паренёк, по всей видимости, не давно пришедший в органы, и ещё не утративший всего человеческого, что в нём было заложено, стоял, сконфуженно пряча глаза от Марфы. Женщина не обращала на это внимания, так как знала, что пройдёт, не так много времени и этот ещё не опытный щенок, начнёт показывать зубы, а потом превратится в такого же пса, как и его наставники.

Когда её приказали доставить в дом, ничего в нём уже не напоминало того порядка, что с таким усердием и любовью, поддерживала рука хозяйки. Травы были разбросаны и растоптаны, слипшись в комьях мазей и лужах настоев. Вещи бесцеремонно валялись на полу. Груда черепков от глиняной посуды, горкой выглядывала из распахнутой двери в горницу. Полочка в Красном углу болталась на одном гвозде, а под ней лежала, треснутая с разбитым окладом икона.

За столом сидели экавэдешники и хрустели солёными огурцами, принесёнными фельдшером из Марфиного погреба. Сам же фельдшер, расположился, на дубовом табурете не далеко от них. Он с тщательным видом протирал, свои очки блюдца, подолом грязной рубахи. Водрузив их на переносицу. Заправил дужки за уши. Ехидно сощурившись, он сказал: