Майкл Муркок - Город Зверя

Не то чтоб я не сочувствовал бедной Оре Лис. Очень даже сочувствовал. Она была молода, невинна — деревенская девушка без всякой умудренности моей Шизалы и без той жестокой тренировки, которую получают члены южно-марсианских царствующих домов.

Я сочувствовал им обоим. Но именно Хулу Хаджи приходилось выполнять свой неприятный долг. И я знал, что он его исполнит.

После того как я умылся и побрился специально заточенным ножом, одолженным мной у Морахи Ваджи, — у синих марсиан на теле нет волос, заслуживающих разговоров, — и влез в постель, меня наполнило чувство беспокойства, не покидавшее меня во сне. Я метался и ворочался всю длинную марсианскую ночь и утром чувствовал себя столь же несвежим, как и тогда, когда лег спать.

Поднявшись и ополоснувшись холодной водой, желая избавиться от чувства усталости, я съел принесенный мне служанкой завтрак, пристегнул свое оружие и вышел во двор дома.

Было прекрасное утро, но я не мог оценить его по достоинству.

В тот момент, когда я повернулся, чтобы отыскать взглядом Хула Хаджи, из дома вылетела Оралис. Слезы текли ручьем по ее лицу, она рыдала.

Я понял, что Хул Хаджи поговорил с ней и сказал ей правду — неприятную правду. Я попытался остановить ее, сказать ей несколько утешающих слов, но она молнией пронеслась мимо меня и выбежала на улицу.

Я сказал себе, что это к лучшему, что все произошло именно так, как я ожидал, что, будучи молодой, бедная девушка скоро оправится от своего несчастья и найдет другого молодого воина, на которого сможет излить страсть, бывшую столь явной частью ее характера.

Но я был неправ. Последовавшие за этим события показали, что я был крайне неправ.

Из дома вышел Хул Хаджи. Он шел медленно, опустив голову. Когда он поднял глаза и увидел меня, я заметил, что в них были боль и печаль.

— Ты сделал это? — спросил я.

— Да.

— Я видел ее — она пробежала мимо меня и не остановилась, когда я ее окликнул. Так было лучше всего.

— Я полагаю, что да.

— Она скоро найдет себе еще кого-нибудь, — попробовал утешить я ею.

— Ты знаешь, Майкл Кейн, — со вздохом произнес он, — сделать то, что сумел сделать я, стоило мне куда больше, чем кажется. При других обстоятельствах я мог бы со временем полюбить Ору Лис.

— Наверное, ты еще сможешь, когда все это будет окончено.

— А не будет ли тогда слишком поздно? Я вынужден был стать реалистом.

— Возможно, — согласился я.

Он, казалось, сделал усилие, пытаясь выбросить эту мысль из головы.

— Идем, — сказал он. — Мы должны поговорить с Морахи Ваджой. Ему следует узнать твои взгляды на построение развернутого строя солдат с секирами из Сала-Раса.

Если Хул Хаджи был в подавленном настроении, то у меня были самые дурные предчувствия.

Но на самом деле из этого вышло больше, чем мог предвидеть любой из нас.

Происшедшему суждено было изменить весь ход событий и ввергнуть меня в страшные приключения.

Ему было суждено принести многим смерть.

Глава 4

ПРЕДАНЫ!

Наступил день большого собрания, а Ора Лис не вернулась, и поисковые партии, отправившиеся за ней, не обнаружили даже ее следов.

Мы все тревожились, но пришлось отвлечься от поисков из-за собрания.

Прибывали гордые килаки и оркилаки. Они пробирались тайком и в одиночку. Дозоры приоза всегда опасались больших групп людей, которые могли представлять угрозу.

Фермеры, купцы, объездчики дахаров — чем бы они обычно ни занимались, они, прежде всего, были воинами. Даже тирания приоза оказалась не в состоянии заставить сельских жителей сложить оружие. И они были вооружены до зубов.

На холмах были расставлены часовые, чтобы следить за дозорами приоза, хотя именно в этот день их и не ожидалось, по этой причине и было намечено собрание.

Там было более сорока мудрецов деревень и городов, все они выглядели в высшей степени заслуживающими доверия, их честность была высечена на их лицах. Как и независимость — независимость такого рода, которая предпочитает сражаться сама по себе и не полагаться на групповые усилия. Они относились ко всему с их обычной подозрительностью, однако несколько изменили свое отношение к собранию, как только вошли в большую комнату, предоставленную для собрания в доме Морахи Ваджи. Они увидели там Хула Хаджи и сказали:

— Он словно вновь оживший старый Брадинак!

И этого оказалось достаточно. Не было никакого преклонения колен или рабского приветствия — они держались прямо. Но теперь в них была одна решимость.

Убедившись, что все уверились в тождественности Хула Хаджи, Морахи Ваджа достал большую карту Мендишара и повесил ее на стене. Он обрисовал нашу стратегию и предложил тактику при соответствующих условиях. Местные лидеры задали вопросы — очень продуманные и по существу, — и мы ответили им. Когда мы не могли сразу ответить конкретно, мы выносили вопросы на обсуждение.

С подобными людьми, подумал я, выступившими против беспечных приоза, захватить и вырвать у Джевара Бару похищенную им власть будет не так уж трудно.

Но чувство беспокойства не покидало меня. Я не мог избавиться от него. Я постоянно был настороже, опасливо оглядываясь вокруг, положив руки на меч.

В зал принесли обед, и мы поели, беседуя, потому что нельзя было терять времени.

В полдень общий разговор был окончен и обсуждались детали, как лучше всего использовать небольшие группы людей с боевым опытом, как использовать отдельных людей — местных чемпионов по метанию копий и так далее.

К вечеру большинство из нас было уверено, что в день нападения — через три дня — мы победим!

Но мы так и не произвели этого нападения.

Вместо этого на закате они напали на нас.

Они обрушились на деревню со всех сторон, они безнадежно превосходили нас в численности и вооружении.

Они пошли в атаку верхом на дахарах, сверкая доспехами в умирающем свете солнца — с развевающимися плюмажами, с блестевшими копьями, щитами, мечами, булавами и топорами.

Шум был ужасающий, его дополнял вой кровожадных людей, наслаждавшихся предвкушением стереть с лица земли деревню, мужчин, женщин и детей.

Это был крик росомахи, добравшейся до горла человека. Это был крик, предназначенный вселить ужас в сердца женщин и детей. Он вселил страх и в сердца храбрых мужчин. Это был крик безжалостный, злорадный и победоносный.

Это был крик человека-охотника на человека-дичь.

Мы увидели их скачущими по улицам и разящими все, что передвигалось. Жестокое веселье было на их лицах, оно не поддается описанию. Я видел, как погибла женщина, прижимающая к себе ребенка. Ее голова была отрублена, а ребенок был насажен на пику. Я увидел мужчину, пытавшегося защититься от четырех всадников и павшего с воплем ярости и ненависти.